Из джунглей я вышла сюрреалистом.
Как добраться до джунглей
Я целый месяц провела в Малайзии, и треть поездки была посвящена исследованию острова Борнео и первой в жизни встрече с джунглями. Что же они собой представляют?
Фаворит королевы Елизаветы, пират и высокочтимый сэр Уолтер Рэйли точно описал суть джунглей, оказавшись в лесах Гвианы: «Земля здесь покрыта лесами, которые кажутся бесконечными. Ветви деревьев переплетаются так плотно, что даже свет едва проникает сквозь них”. (“Открытие Гвианы”).
На планете не так много джунглей, они находятся в экваториальном поясе, включая: Амазонский бассейн (Южная Америка), Конго (Африка), Юго-Восточная Азия (Индонезия, Борнео, Лангкави, Малайзия), Новой Гвинее и Австралии. Именно на экваториальном поясе, в тропическом климате с высокими температурами (25–30°C) и обильными осадками каждый день, растут густые тропические леса, характеризующиеся богатым биоразнообразием, плотной растительностью и влажным климатом. Само слово «джунгли» происходит от санскритского «जंगल» (jangala), что означает «дикая местность» или «заросли».
Борнео, третий по величине остров в мире, являющийся одним из самых биоразнообразных регионов планеты с самыми древними тропическими лесами на Земле. В таких местах находится фантастическое количество эндемиков флоры и фауны, то есть форм жизни, которые в естественных условиях обитают только там: на Борнео эндемиками являются обезьяна носач, орангутан, дымчатый леопард, хищный цветок раффлезия, десятки уникальных видов орхидей и много других биоформ.
Внутри Борнео авиабилеты сопоставимы с ценой такси. Из Кота Кинабалу, где была исходная точка, мы летели в Сандакан минут 35-45. За такое короткое время не происходило столько разительных перемен как в небольшом городке Сандакане. Если прислушаться, то уже здесь можно услышишь как тихо бьется сердце тьмы. Другие лица на улицах — потомки даяков имеют австронезийский тип внешности, смуглая кожа, мужчины и женщины в основном очень улыбчивые и смешливые. Даже сложно поверить, что их прародители были теми самыми охотниками за головами (еще в середине 20 века остров Борнео был опасным для посещения).
Уже начало путешествия настроило нас на логику джунглей. Из аэропорта до места сборов группы ехать недолго — минут 20. И именно здесь машина умудрилась сломаться посреди дороги. Это не режим рассчитанной по часам транспортной системы деловой Москвы, где все рассчитано по минутам. Джунгли это антиделовой режим, который поражает своей наползающей хаотичностью. И это будет не единственная поломка за путешествие.
Невыносимость однообразия
Вместе с немецкой семьей из трех человек и еще одной путешественницей из Германии мы сели в машину, которая повезла нас к реке. Спустя 1,5 часа, мы сели в лодку и поплыли к нашей базе внутри первичных лесов джунглей. Первичные леса — это девственные, нетронутые или минимально измененные человеком леса. Они характеризуются высокой биоразнообразностью и древними деревьями (некоторым может быть 1000 лет!); это влажные экваториальные джунгли, богатые диптерокарповыми деревьями, орангутанами, носатыми обезьянами, малайскими медведями и другими редкими животными.
Пока мы плыли по реке Кинабатанган, добираясь до базы, мы уже увидели нескольких зверей и птиц — крокодилов, обезьян, птиц-носорогов, аистов, ласточек, орлов. Так началось наше путешествие по диким джунглям. Пока плыли на лодке виды все время менялись: серую реку, таящую в себе секреты, обрамляли избыточно изобретательные виды — камыши сменялись пышущей растительностью кустов, лесов, а вот настал черед мангровых зарослей, теперь изумрудная зелень причудливо разрослась притворяясь парковой зоной английского парка, а вот и развернулись папоротниковые поля. Растения настолько изобретательны, словно бояться однообразия — дольше нескольких минут не длится пейзаж в едином стиле, рассыпаясь в калейдоскопе нескончаемых образов! Глаз не поспевает за динамикой природы – как привыкаешь к виду, он сменяется на другой. Это не затяжные русские пейзажи, которые часами тянутся часами за окном, когда едешь на поезде.
Это дестабилизирует, нет четкости и определенности. И ты находишься в этом режиме все дни пребывания. Но нет тревоги. Тревога исходит от социального “Я”, а оно там растворяется за ненадобностью. Чувство опасности не покидает, что-то витальное внутри себя включает инстинкт самосохранения, но его можно отличить от тревожности городского жителя. А также включает режим мощного эстетического переживания. Но не чувство возвышенного, а нечто другое.
Невозможность возвышенных чувств
В работе «Критика способности суждения» Кант различает два типа возвышенного. Математическое возвышение связано с переживанием бесконечности или необъятности — будь то звездное небо или бескрайний океан, чей масштаб наше воображение не может охватить. Однако в джунглях взгляд упирается в буйную витальность растительных форм, и воображению некуда развернуться и «выпрямиться в полный рост».
Динамическое возвышение, напротив, связано с переживанием сил природы, превосходящих нашу способность выдерживать ее. Однако и математическое, и динамическое возвышенное направление всегда находится в безопасной ситуации. В джунглях же нет точки, из которой можно было бы вообразить себя картезианским субъектом, отделенным от объекта изучения.
Антифилософичность тропиков
В джунглях не рождалась философия. Примечательно, что большие цивилизации зарождались возле джунглей, в субтропическом климате. В джунглях человек не созерцает природу — он в ней растворен. Жизнь в джунглях — это постоянное взаимодействие с другими формами жизни (растениями, насекомыми, влажностью, звуками), не оставляющее пространства для абстрактного размышления. Здесь нет стабильности — приходится действовать, а не созерцать.
Джунгли станут настоящим страданием для человека с жестким чувством порядка без амортизации. Ты все еще можешь оставаться стражем своего кожного покрова, но стоит направить фонарь в темноту — и осознаешь: чужеродное непрестанно вторгается в твое тело – сам воздух, которым ты дышишь, густо населен крошечными биоформами, которыми ты дышишь, они проникают в твой рот, ты дышишь густонаселенным воздухом, и это антикартезианская реальность: здесь происходит нескончаемое соитие субъекта и объекта. Чужое входит в тебя тотально, всюду, постоянно. Это та инициация, которую ты должен пройти, а если ее не примешь, то сойдешь с ума. Мысли наполняются новыми оттенками, зеленеют, обвиваются лианами, в них зарождаются и распространяются новые формы ментальных ростков.
Подлинный картезианец в джунглях сойдет с ума. Если вы одержимы субъектно-объектным взглядом на природу, а маниакальная чистота это ваш невроз, джунгли станут воплощенным адом для вас. В джунглях ты не имеешь возможности оставаться романтиком, остается либо безумие или путь сюрреализма.
Гвозди упорядочивают быт
“Мы” как люди там не единственные из “нас”. Мы не одни — всем хрупким телом ты осознаешь эту истину сразу. В джунглях многообразное сущее подвижно в высокой степени, что приходится перестраивать свои паттерны действий регулярно, подстраиваясь под неантропные рисунки мысли. Ничто не находится ни в безопасности, ни в состоянии покоя, здесь нет возможности занять зафиксированную метапозицию, обустроиться в привычном смысле.
База также многолика. База коллекционирует флаги и реальных, и вымышленных стран. Когда гид узнал, что мы из России, извинился за то, что не может повесить наш флаг. Нет, не из-за политических или идеологических причин — просто обезьяны утащили его в лес.
В надежде зафиксировать позицию вещей — в ход идут гвозди. Все приколочено, прибито — клеенки на столах прибиты гвоздями. Библиотека с книгами про Борнео представляет собой большой пластиковый контейнер с закрывающейся крышкой.
Нам сказали выложить из рюкзаков не только еду, но и все что имеет запах и переложить в железные ящики наподобие сейфов, чтобы не привлекать внимание насекомых и зверей, все средства должны быть без запаха, иначе вы привлечете муравьев, крыс и прочую живность. Косметика, лекарства, зубная паста, все что имеет запах — все очень интересно насекомым, муравьи обожают парацетамол. Все с запахами и съедобное мы хранили в железных ящиках в общей комнате, возле которой круглые сутки ребята жгли костер, отпугивая хищников запахом дыма.
Одежда также должна быть под стать погодному калейдоскопу. Не надеваем хлопок — не успевает просушиться; обувь должна быть готова к жаре и к ливням, грязи, нескользящей и воздухопроницаемой, чтобы ноги не покрылись грибком из-за постоянной влажности, но и должна быть закрытой и достаточно высокой, чтобы не приклеились пиявки и не забрались личинки. Без защиты кожного покрова — дождевика и спрея от москитов — надолго не уйти: если на улице печет солнце, все равно ожидайте дождя.
Здесь нельзя оставляй вещи без присмотра. Даже если вокруг люди. Рассказывали, как однажды обезьяна своровала сумку с деньгами, картами и паспортом и утащила в лес. Кажется, она где-то в лесу обронила паспорт в тот момент, когда потрошила содержимое, и об этом рассказали как удачном исходе.
Приключение и эксцессы тебя поджидают повсюду, поэтому не стоит даже пытаться заходить в джунгли одному. Они совершенно децентрированные, густые, без акцентов и выделенных зон. Сделав два шага, ты уже не поймешь где путь назад. Наш гид однажды гулял по лесу и увидел оленя, он очень их любит, пошел за ним, и заблудился. При нем ничего не было, кроме репелента. Ему пришлось выживать в джунглях 3 дня, пока он не отыскал дорогу домой.
В джунглях нет ни питомцев, ни хозяев. С животными и насекомыми там нельзя договориться, можно лишь максимально обезопасить свои вещи.
Ритмы джунглей
В 5 утра мы проснулись вместе со всем лесом, чтобы отправиться на лодке смотреть как просыпаются животные. Носачи спят на мелких тонких сетках по логике паука: они ощущают угрозу и опасность, если ветки начинаются трястись.
Чуть дальше в тени мангровых корней что-то шевельнулось. Мотор лодки заглох, мы замерли. Из воды показалась узкая голова крокодила. Его неподвижный взгляд, древний и отчужденный, казался холодным и расчетливым. Птицы-носачи перекрикивались подобно обезьянкам, мартышки группками перепрыгивали с ветки на ветку, развеселившись от прыгучести собственных лап.
В сиесту, когда джунгли дремали, я лежала на матраце под москитной сеткой и искренне проводила ревизию данных: какого я пола? каков мой возраст? может, я уже так стара, и мне под 100 лет? чем я как философ занималась всю жизнь? а где я живу? оказалось, для меня все это не жизненно важные характеристики. Идентичность размылась, нужно приложить усилие, чтобы вспомнить свой возраст, пол, чем занята в социальной жизни. Ты превращаешься в наблюдателя, на которого так напирает реальность, что, с одной стороны, ты ощущаешь свою телесность, но в качестве чехла для самого себя, которая не представляет сама по себе никакого интереса. Что-то всматривается в кроны деревьев, изучает мох, наблюдает за птицей, и кажется, что это что-то внутри передвигающегося существа — это ты. Вспышками пронзает мысль, что перед тобой порнографически раскрыта истина, ничего не утаивая. Но затем она ускользает, как и целостное восприятие себя.
Хоррор ночных джунглей
Именно ночью ты слышишь как бешено стучит сердце тьмы. Еще вечером мою одежду атаковали муравьи, которая сушилась после дневного ливня. По веревке они прошли к ней миновав димины вещи. Они пробрались к моей части постели. Подобных муравьев, только крупнее, мы увидели на дорожке, по которой входили в джунгли. Муравьи притащили жирного червя, и устроили грандиозное пиршество, поэтому гид запретил нам посещать эту тропу до 8 утра. Огненные муравьи очень больно кусают, и укус даже одного муравья подобен капле расплавленного металла, которая разливается под кожей, становясь жгучим и пульсирующим воплощением агонии.
Отдельный ужас это местный туалет. Зайдя в этот вонючий вертикальный гробик, закрыла дверь и сердце замерло – на двери сидела гигантская ящерица размером с котенка или маленького крокодильчика, Это не был варан, не гикон, не пугливый ящер, но и неагрессивный, просто сидел и смотрел. Но это было начало ночного кошмара.
И вот мы пошли в лес. Днем там несолнечно, так как через густую растительность слабо проходит солнце. Ночью здесь полная тьма, луны невидно, перед глазами непроницаемый мрак. Чувствуешь себя на сцене театра до включения софитов, и атмосфера непривычная и драматичная. Я актриса, отыгрывающая ужас или зритель, который наблюдает за чужим страхом? Луч фонаря — единственный источник света, выхватывает из темноты фрагменты реальности. Вот среди переплетенных веток вспыхнули крошечные глаза — возможно, это лягушка, возможно, нечто большее. Вот сцена сменилась: теперь перед тобой извивающийся куст, листья которого шевелятся сами по себе. Невидимые в темноте существа следят за тобой, оставаясь за чертой света. Джунгли — это сцена, где нет различий между героями и зрителями, это мистерия, в которой все на равных условиях. У каждого члена группы по фонарю, но на себя нельзя светить — прилетит кто-нибудь. Эмоции бурлят в сосредоточенном теле, ты наряжен в неповседневную одежду, тьма, и сценически как софиты светят фонари. Декорации фантастические, свет движется, высвечивая разные предметы, скачут тени, и периферийным зрением не различаешь где животное скакнуло, где ветка качнулась или тень промелькнула, фантазия и реальность сливаются, входишь в сновидческий режим, где тебе высвечивают сюрреальную живность. Фон и фигура становятся неразличимы.
И вот мы идем по лесу, показали разных животинок, я стою возле дерева, говорят про что-то опасное — это рефрен ночных разговоров: ночные бдения это прерогатива самого опасного и хищного, что живет в джунглях. И вдруг кто-то случайно светит фонариком наверх — и не знаю каким языком описать тот ужас что меня настиг, это была огромная как змея черная сколопендра, космос содрогнулся. Они были почти на любом дереве — маленькие как черви, покрупнее, все монстры готовы себя раскрыть — только посвяти на ближайший куст. И ты не можешь себя обезопасить, отойти на безопасную дистанцию, так как дистанции там нет. Густое концентрированное бытие, полное жизни, где жизнь питается чужой смертью: наверху лето, а под ногами гниющая осень, в котором копошатся чудовища.
Стоит присмотреться к кончикам листов. Там сидят зомби муравьи и зомби мотыльки. Кордицепс — это паразитический гриб, который известен своей способностью заражать насекомых, превращая их в «зомби». Эти грибы поражают насекомых (чаще всего муравьев, мы видели зомби мотылька) и начинают расти внутри их тел, манипулируя их поведением. Гриб заражает нервную систему насекомого. После заражения муравей начинает вести себя неестественно — покидает свою колонию, карабкается вверх по растениям и цепляется за листья или стебли, т к это логично для гриба — это повышает вероятность распространения спор гриба, так как они могут быть разнесены ветром. Процесс заражения часто бывает медленным и мучительным для насекомого. Гриб продолжает развиваться, прорастая через тело насекомого, и в конце концов его плодовое тело выходит наружу.
Антиностальгический подход
В 2020 году, когда мы вернулись домой из Парижа, первым делом, не переодеваясь и не разбирая чемодан, мы открыли вино, купленное в Марселе, и включили фильм 1960 года Луи Маля «Zazie dans le métro» («Зази в метро»), чтобы открыть портал в нашу московскую жизнь тем идеям, привычкам, интуициям, паттернам, которыми обзавелись за 10 дней во Франции.
Ностальгия это симптом потери произошедшей в прошлом. Мирче Элиаде описывает ностальгию как тоску по золотому времени. Люди традиционных обществ жили в мире, где каждое действие было наполнено сакральным смыслом. Однако в эпоху современности сакральное утрачивается, и человек ощущает разрыв между собой и первозданным миропорядком. Тоска по другим видам прошлого — детство, например, одна из квазирелигиозных форм ностальгии.
Если включить волю и творческую силу преобразования реальности, то можно совершить обратное действие — не самому себе возвращаться мысленно в те времена, когда было хорошо, а забрать то золотое время с собой — через символическое пересобирание пространства и времени.
Всякий сувенир меланхолически окрашен, эта идея разрыва заложен в нем, ведь неспроста с французского souvenir буквально переводится как «воспоминание». Наши тела частично состоят из сгустков воспоминаний, которые разносятся вместе с кровью по телу, густея, они становятся нашим настоящим. По приезду ты рефлексируешь — что в тебе изменилось? Какая нюансировка телесного жеста произошла, какой инсайт тебя посетил, который не хочешь потерять? Все это вписываешь в свою ткань жизни. После французской поездки изменился ряд вещей — ну, как минимум, я начала изучать французский еще во время локдауна, и этот язык стал для меня основным языком погружения в мир египтологии и языком чтения философской литературы, порталом в мир ранее для меня закрытый. Из каждой поездки я привожу новые идеи, озарения, жесты, и по приезду их вплетаю в ткань настоящего, они цепляются друг за друга и разрастаются, прорастая во мне.
Дерево, ризома и папоротник
Из этого путешествия я привезла новую схему мышления. Я метафорически его обозначила как папоротниковое.
“Мы устали от дерева. Мы не должны больше верить деревьям, их корням, корешкам, из-за этого мы слишком пострадали. Вся древовидная культура основана на них, от биологии до лингвистики” [1]. Древовидное мышление строится на линейности, центре и подчинённости, а ризоматическое — на хаотичной сети взаимосвязей. Ризома — это модель мышления, подобная корневищу травы или грибницы: в ней нет центра, нет иерархии — все элементы влияют на сеть, любой узел может соединяться с любым другим.
Листая книгу из местной библиотеки, которая представляет собой большой пластмассовый короб с крышкой на крепежах, я обнаружила альтернативное растение тем, что выделили Делез и Гваттари как дерево и ризому. Есть третий вариант — папоротник, гибрид ризоматической и древовидной структуры. У него нет фиксированного центра: новый побег может появиться в любом месте корневища. Такая структура делает папоротник устойчивым и способным к распространению без семян. Но если для выживания требуется нарастить мощный центр, растущий вертикально, то некоторые древовидные папоротники (например, диксония) развивают массивный ствол, напоминающий дерево. От дерева он берет идею центра и структуры, но его иерархия не столь жесткая: если центр гибнет, папоротник выживает через развитие ризомы. Корень образует ризоматические отростки, которые могут оставаться частью централизованной системы, а могут обрести автономность и развиваться изолированно от родительского корня.
Эта система более адаптивна: папоротник растет согласно условиям — будь то тенистые леса или скалистые ущелья, он изменяется в зависимости от среды обитания. Это может быть хорошим аналогом мышления, в котором сочетаются иерархия и децентрализация. Опыт джунглей и его хаотичности подарили идею более адаптивной субъектности, практически сюрреалистической, которая сочетает в себе те элементы, которые в формальной логике являются взаимоисключающими.
Постджунгли
Мы увидели 66 видов живых существ за эти дни. Наше сознание интенционально, память это не хранилище данных, память, восприятие, мышление и воображение работают совместно, и если ты меняешь среду, подстраиваешься под нее, возникают другие мысли, перестраивается телесность, с которой отслаивается то, что фундирует тебя дома.
Когда приехала домой — я ничего не узнавала: забыла что в доме (или квартире?) находится, кроме африканских масок и макбука (вот что на самом деле оказалось ценным — то, чем любуюсь и то, что является продолжением моих писательских рук!). Столько удивления и радости было вспоминать какие есть сумки, одежда, vr шлем и прочие прикольные вещи. Словно приобретаешь старый мир как новый! Что можно оплачивать картой покупки и ездить по тройке — вау, все это выглядит как виток нового путешествия. И так по сути и есть.
Чтобы расцвести подобно джунглям, войти в режим избыточной продуктивности, стоит уподобиться этой иной логике, где каждый элемент системы может стать центром мысли, а может превратиться в серийный образ и даже уйти в фон. Это не репрезентативистская логика, где каждый предмет мысли отражает объективную реальность, и не конструктивизм, предполагающий творческую изобретательность несуществующей реальности. Этот подход — разновидность реализма под названием сюрреализм: способ мышления и восприятия, который преисполнен множественностью смыслов и способен примирить кажущиеся противоречия; это реализм, который признает сложность, хаотичность и многослойность мира, где элементы системы могут одновременно быть центральными и фоновыми, иерархичными и децентрализованными, уникальными и серийными, все зависит от точки разворачивания мысли и воли мыслящего актора.
Подобно папоротнику, сюрреалистическое мышление способно «расти» в разных условиях, сочетая иерархию и децентрализацию, порядок и хаос, не теряя при этом своей внутренней воли. Только такое мышление и раскрывает в полной мере человеческое существование: адаптирующееся и трансформирующее действительность, раскрывая внутреннюю динамику сущего. Наше мышление становится частью этого поля, где каждый элемент системы может стать центром, фоном или чем-то промежуточным, в зависимости от контекста и потребностей момента.
Список литературы
- Делёз Ж., Гваттари Ф. Капитализм и шизофрения // Восток. Альманах. Вып. 11-12 (35-36), ноябрь-декабрь 2005.