Автор: Егор Лобусов
Дэвид Линч! Если вы интересовались искусством и культурой современности, то вы не могли не слышать о нём. Если не интересовались — то всё равно вряд ли о нём не слышали. Про него написано и сказано немало, его обсуждают философы, посвящают ему целые книги!
Например, Славой Жижек в своём «Искусстве возвышенного смешного» исследует сквозь свои очки творчество Линча, а вся книга формально посвящена вообще одному фильму этого режиссёра — «Шоссе в никуда».
Одной из центральных тем кинематографа Линча можно назвать исследование власти, даже её препарирование. Не власти в обывательском смысле — как какого-то царя, комитета или начальника, а как особой ткани реальности сознания, которая сама по себе не видна, но оказывает влияние на всё происходящее, подобно невидимой, но неумолимой гравитации в пространстве Космоса. И символическая запутанность фильмов Линча — это искажение этого символического поля власти, в котором герои теряют ориентиры и свою субъективность, и становятся объектами обстоятельств, которые создаются другими явными или скрытыми участниками фильма.
Попробуем ухватиться за разные места этой ткани власти, понимая, что всю её вряд ли удастся нащупать.
Определений власти есть тьма. Например, Макс Вебер говорил так: «Власть — это любая возможность, на чём бы она ни основывалась, реализовать собственную волю в данном социальном отношении, даже вопреки противодействию». Но это неудачное определение, во-первых, потому что оно смешивает до неразличения понятие власти и силового (вопреки противодействию) преодоления чужой воли, а, во-вторых, имплицитно подразумевает власть одного человека (собственная воля). В метафоре гравитации можно ли её приписать отдельно Солнцу или Земле? Бертран Рассел в книге «Власть» центральной линией вёл идею, что понимание власти для гуманитарных наук — то же самое, что понимание энергии в физике. Можно предположить, что в таком размышлении ему могло помочь английское обозначение власти как «power». Правда, здесь может возникнуть соблазн приравнять власть к энергии, но это понятия разных наук!
Интересным представляется взгляд на власть Александра Кожева, подробно изложенный в его труде «Понятие власти». Он пишет: «Власть… обязательно есть отношение (между действующей и страдательной сторонами); это, по сути своей, социальный (а не индивидуальный) феномен; чтобы имелась Власть, необходимо по крайней мере двое. Следовательно, Власть есть возможность действия одного деятеля на других…». Однако в одном месте хочется возразить! Речь идет не об индивидуальном, а социальном феномене! И выразить это возражение словами самого же Кожева, но из другой работы. «…Человеческая реальность образуется только как реальность общественная», — пишет он во «Введении в чтение Гегеля».
Можем сказать, что Я появляется, когда появляется Другой, но они являются не как две вещи в себе, а как оппозиция, которая помимо полюсов содержит и тип взаимоотношения между ними! Может показаться, что это Я образуется где-то в глубинах, тогда как Другой — где-то там, вовне, в каком-то мире. Но разве это так? Оба они существуют и взаимодействуют в одном пространстве моего сознания. И не существуют самостоятельно, отдельно. Инь-ян — лучшее графическое отражение этого взаимопорождения и взаимопроникновения. И, таким образом, моё сознание — никак не индивидуальный феномен, а социальный (порождён социумом), поэтому отношения власти между действующей и страдательной сторонами также будут не только между мной и кем-то ещё, но и между разными процессами сознания.
Что перекликается с культурно-исторической теорией развития психики Льва Выготского, где социум полагается как главный источник развития личности. Он писал: «…Всякая [психическая] функция в культурном развитии ребёнка появляется на сцену дважды, в двух планах: сперва — социальном, потом — психологическом, сперва между людьми, как категория интерпсихическая, затем внутри ребёнка, как категория интрапсихическая».
А есть ли какие-то объекты вне моего сознания? Возможно и есть — тут как договоримся, но как только я о них буду рассуждать или буду их вспоминать, анализировать — они тут же станут объектами моего сознания, которое и само может превращаться в такой объект, если я пытаюсь над ним размышлять.
Второе важное замечание — об объектах моего сознания. Очевидно, что какая-то качественная разница между этими объектами есть. Я и Другой, а также отношения между ними — это уже как будто три разных класса объектов. А есть ещё, скажем, яблоко или справедливость — какие-то явно другие классы… Но что важно — все они являются символическими структурами. То, о чем мы говорим сейчас (Я, Другой, яблоко, справедливость and so on), не имеет никакой прямой физической связи с этими предметами. Звук «Я» в русском языке — одно, в немецком — нечто совсем иное, где Ich — это как наше Я, а ещё китайское 我 (тоже «я»), в которое, если добавить пару палочек — 俄, и получится уже «русское». Да и само яблоко, которое может увидеть каждый, — это и отсылка к грехопадению, Яблочному спасу, утке, iPad и прочим Мас, яблокам, ворованным с колхозных деревьев, and so on. Уже объект «яблоко» представляет собой перекрёсток дискурсов и семиотических систем, который сам сконструирован дискурсом нормативной матрицы восприятия.
Это всё очевидные мысли — объекты сознания могут отсылать к чему угодно и быть связаны друг с другом в любых сочетаниях. И чем мы были в более похожей культурной среде — тем более близки наши символические связи.
Третье важное замечание. Исходя из вышесказанного, индивидуальное сознание можно описать как некоторую точку зрения на социально обусловленные символические связи, которые сложились в каком-то отдельном пространстве.
А почему мы вообще говорим о пространстве сознания? Вероятно потому, что субстрат для формирования памяти — структура мозга, которая называется гиппокамп, и у неё две большие функции — это ориентация в пространстве и формирование памяти. Логично, что две эти функции соседствуют: организму без языка и записных книжек важно было помнить, где есть еда в пространстве, а где он может стать едой, где лучше отдохнуть, а где можно сделать засаду. Поэтому физические объекты связываются с координатами в пространстве. Затем мы «изобрели» язык, но помещение объектов в пространстве осталось — просто теперь они стали символическими.
Но! Как мы выше на примере Я и Другого заметили, объектом может быть и связь между объектами. И эти связи между двумя идентичными объектами могут быть очень разными. Например, вот эта конкретная чашка и книга. Один ближе ко мне, другой дальше, один тяжелее, другой легче, прочнее/мягче, дороже/дешевле и т.д. Связи разные, но их роднит иерархичность — мы по разным шкалам ставим два объекта в иерархические отношения. И из этой разницы потенциалов и рождается власть одного объекта над другим, даже не важна его антропоморфность.
Линч мастерски воспроизводит эту символическую игру объектов и якобы реальности, регулярно художественными средствами указывая на то, что это маска, а не документальное повествование, что позволяет зрителю, если он преодолеет желание смотреть кино как фиксацию событий, окунуться в это пространство сознания, где происходит взаимодействие, и поймать ощущение присутствия при рождении образов, подобных рождённым океаном Соляриса.
В его фильмах зритель сталкивается не с самим сюжетом, но может проникнуть по ту сторону повествования, вплоть до наблюдения работы онтологической машины! Возможно, поэтому одни абсолютно влюблены в творчество Линча и заворожённо наблюдают эту онтологическую игру, а другие зрители его фильмы ненавидят, ища в них привычную логику урока физики или геометрии в школе, где всё подчинено формулам и причинно-следственным связям, которые описывают не жизнь, а идеальный газ или абсолютно чёрное тело, где обнажённые глубины могут вызвать запредельное головокружение и даже тошноту.