Авторы статьи: Александров Антон, Анна Филиппова
Советский Постмодерн. На первый взгляд, парадоксальное понятие, ведь нам всегда казалось, что постмодерн – это чисто западный, либеральный феномен. Однако, как ни странно, постмодерн в нашей стране имеет давнюю философскую прописку и даже юридическое обоснование. Еще в 1918 году в конституции России были закреплены цели коммунизма, при котором не будет ни деления на классы, ни государственной власти, ни эксплуатации человека человеком — «от каждого по способностям, каждому — по потребностям».
А это, представьте, и есть основные постулаты постмодерна!
либеральный постмодерн – это экзистенциональный кризис «Западного модерна», а коммунизм – это желанное будущее «советского модерна».
Действительно, разрушение репрессивной иерархии, гражданское общество, уход от доминирования финансовой системы и экономической эксплуатации – это же ключевые идеи современного постлиберализма! Принципиальное отличие советского постмодерна от «классического» заключается лишь в том, что либеральный постмодерн – это экзистенциональный кризис «Западного модерна», а коммунизм – это желанное будущее «советского модерна».
Более того, тактические различия между этими двумя версиями будущего, типа отношения к частной собственности и способу перераспределению прибыли, удивительным образом к началу 21 века почти полностью нивелировались. Например, современная идея «безусловного дохода» явно коррелирует с тезисом Карла Маркса о распределении в формате «каждому по потребности».
Таким образом мы имеем две глобальных версии постмодерна – западную и советскую. Причем социалистические страны «второго мира», которые ждали наступления коммунизма, по количеству населения заметно превышали либеральные страны «первого мира». То есть, чисто технически, советское направление постмодерна было более глобальным!
В СССР расцвет коммунистической философии пришелся на время так называемой «оттепели» — конец 50-х, начало 60-х годов XX века. На XXI съезде КПСС было нормативно закреплено, что Модерн в СССР уже построен и страна переходит к «развёрнутому строительству коммунизма». А уже в 1961 году, на самом высшем уровне, было принято решение о построении «советской версии постмодерна» в СССР к 1980 году.
И конечно же, все эти процессы широко отражались в советском искусстве. Кино, живопись, литература и даже цирк – все это работало на воплощение идеи о светлом коммунистическом будущем. Очевидно, что кинематограф был самым доступным и убедительным способом донесения нормативных образов до населения. Именно кино сформировало феномен массовой культуры — в числе и в СССР.
Актуальные произведения соцреализма вполне убедительно демонстрировали «успехи пятилеток», «рост сознательности», эффективность «общественного самоуправления», снижение уровня эксплуатации и борьбу с пережитками.
Неудивительно, что фильмы этого периода остались в нашей коллективной памяти, как «добрые», «человечные», «светлые». Картинка будущего была настолько привлекательна и гиперреальна, что зрители не могли удержаться от соблазна. Соблазна в краткосрочной перспективе оказаться в идеальном обществе, по сути в раю, где каждый может реализовать свои способности и получить по потребностям.
Но что же пошло не так?
Однако обещание быстрых результатов в итоге и сгубило светлый образ советского постмодерна. К отчетному 1965 году всем стало ясно, что рывок в будущее провалился и советское искусство бессознательно переключилось на безжалостную деконструкцию того, что еще совсем недавно выстраивало с такой надеждой.
Деконструкция советского проекта ожидаемо началась с кинокомедий, так как это самый безопасный формат экзистенциальной критики. Справедливо будет утверждать, что три великих комедийных режиссера – Рязанов, Гайдай и Данелия — оказали огромное влияние на общественное сознание позднего СССР. Их изощренно ироничная критика актуального соцреализма последовательно обрушала и советский образ будущего.
И хотя Гайдай не читал французских постмодернистов, но деконструкцию советской мечты проводил уже по «классическим» канонам — высмеивание ключевых метанарративов, смакование логических нестыковок идеологии, волны самоиронии в лабиринтах бессмыслицы.
Удивительным образом Гайдай предвосхитил постмодерновый формат а-ля Тарантино! Комедия «Операция Ы» состоит из коллажа слабо связанных между собой новелл — так же как в «Криминальном Чтиве» или «4 комнаты». Само название «Операция Ы» является постмодерновым, так как переворачивает порядок привычных названий, обнуляя репрессивную иерархию алфавита. А фраза одного из героев: «Никакого модернизма!» в нашем контексте выглядит зловещим пророчеством.
Главный герой фильма – студент Шурик. Шурик — типичный носитель образа советского постмодерна — любит трудиться, дисциплинирован, встроен в иерархию, образован, ориентируется на коллектив – ну просто картинка из «Морального кодекса строителя коммунизма». Однако проблема в том, что все остальные герои фильма находятся с Шуриком в состоянии перманентного конфликта. Одних персонажей тянет в прошлое, другие мечтают вписаться в «общество потребления» – каждый пытается ускользнуть из предлагаемого светлого будущего. Шурик пытается представить каждое отклонение от нормы вокруг себя как пережиток прошлого, как исключение, однако «Вселенная» каждый раз отвечает, что исключением в этой жизни является он сам.
И если тактически Шурик выигрывает – ловит преступников, справляется с хулиганом, выстраивает отношения с девушкой, то экзистенциально он всегда проигрывает.
И если тактически Шурик выигрывает – ловит преступников, справляется с хулиганом, выстраивает отношения с девушкой, то экзистенциально он всегда проигрывает. Все его победы достигаются за счет применения завуалированного, а часто и неприкрытого насилия: Шурик не может никого переубедить – только заставить. Попробуйте подсчитать за время фильма, сколько раз положительные герои избивают или угрожают отрицательным персонажам — собьетесь со счета.
В данном случае перед нами типичный метод деконструкции, когда вскрывается факт скрытого насилия в основе якобы «свободных» отношений или явлений.
Деконструкция: где проявляется и что именно деконструируется?
Первая новелла «Напарник» деконструирует основную ценность советского постмодерна — труд. В коммунистическом обществе это святая обязанность, к которой стремится каждый нормальный человек. Однако режиссер раз за разом демонстрирует нам действительность, где «разделение труда» и «эксплуатация человека человеком» никуда не исчезли.
Труд преподносится, как откровенный «антисоблазн». Чтобы заставить человека работать к нему нужно приставить милиционера, надсмотрщика, начальника. Шурик пытается перевоспитать своего контрагента, но тщетно. В итоге нужный результат достигается старомодным репрессивным методом. Наш герой «надзирает и наказывает», однако о таком ли коммунизме мечтал Карл Маркс? Удивительно, но именно «пережиток прошлого» — алкоголик Федор — доносит до нас основную претензию к иерархическому миру модерна:
«Сегодня к людям надо относиться помягче, а на вопросы смотреть ширше»
Да, коммунистическое будущее предполагало наличие иерархии, но исключительно моральной, добровольной! В фильме же проиллюстрировано то, что «моральная иерархия» не работает, не приносит ожидаемые плоды. Несмотря на все старания, детальное планирование, рациональное распределение функций, система постоянно обрушивается в привычно репрессивные бинарные оппозиции – «раб\господин», «профессор\студент», «мужчина\женщина», «судья\преступник».
Во второй новелле мы видим еще одного верного союзника постмодерна – Архаику. Бить по Модерну архаикой – это излюбленный прием деконструкции. Иронично показать, как много в современной жизни «средневековых» практик и традиций (увлечение студентов шаманизмом Вольфа Мессинга) – привычная тактика постмодерновой критики.
Уязвимость иерархических структур особо проявилась в мизансцене сдачи экзамена. Чтобы выскользнуть из жесткой процедуры проверки знаний, студенты устраивают настоящее постпредставление — перформанс, где нарушаются все сюжетные рамки, смешиваются до полного неразличения роли, обнуляется власть «профессоров». И если в фильме советский университет справился с этим вызовом, то во Франции, в 1968 году, иерархия высшей школы рухнула в реальности, не выдержав перформанса студентов Сорбонны.
Третья новелла, которая собственно и называется «Операция Ы», завершает цикл деконструкции двойной советской морали. Главные герои переходят от позиции конформизма к позиции открытого противостояния социалистическому образу жизни. А самое главное, что именно эти персонажи предстают перед нами, как образцы для подражания!
Именно Трус, Балбес и Бывалый после выхода фильма на широкие экраны стали, де факто, культурными героями, а вовсе не «душный» студент Шурик. Между «рабом лампы» Шуриком и принципиально ускользающим от репрессивных трудовых практик Балбесом, советский зритель выбрал… ну вы догадались.
Балбес — ироничный проводник крадущегося постмодерна. Фрагментированное сознание, эксперименты с алкоголем, умеренный нигилизм, стремление к горизонтальным связям – этот образ от фильма к фильму будет только набирать обороты.
А ведь кино и персонаж цепляют именно потому, что рисуют желанную картинку мира, дают желанную модель поведения. Учитывая тот факт, что фильм стал самым кассовым произведением искусства в 1965 году, то можно смело утверждать — образ Балбеса стал нормативным.
Что имеем в итоге?
Увы, постмодерн подкрался незаметно — и для тех, кто снимал этот фильм и для тех, кто смотрел. Алиби кинокомедии скрыло сокрушающий удар по советскому метанарративу даже от всевидящей цензуры.
Подлинное искусство не просто отражает реальность, но и формирует картинку будущего. И так получилось, что в середине 60-х годов советские режиссеры, внезапно, из апологетов коммунизма превратились в черных всадников Постмодерна. Деконструкция советского нарратива началась с «веселого» искусства – комедий, а закончилась, ожидаемо, «чернухой» конца 80-х, когда социалистический строй добили окончательно.
Деконструкция – это всегда разрушение. Если ты знаешь, как работает система, если ты видишь ее недостатки, то ты знаешь, как ее разрушить. А перед соблазном разрушения и неподчинения невозможно устоять.
Поэтому не стоит снисходительно относится к комедиям. Комедиями вымощена дорога в Постмодерн.