Автор статьи: Валерий Костиков
Думаю, все знают знаменитую «Большую элегию» Иосифа Бродского, посвящённую Джону Донну («Джон Донн уснул, уснуло всё вокруг»). Сам Бродский называл в интервью для «Радио Свобода» последнего «одним из наиболее значимых явлений в мировой поэзии». И действительно, мистер Донн, будучи признан современниками прежде всего как проповедник, потомками воспринимается как один из главных поэтов-метафизиков. Давайте попробуем разобраться почему. Более того, я хотел бы подчеркнуть, что именно его, пожалуй, стоило бы поставить/принять в качестве образца для подражания современным авторам. Во-первых, потому что это был «поэт перенасыщенного информацией времени», такого же, как наше. Тогда ещё не было гаджетов, обдающих нас лавиной медиатекстов и фейков. Не было компьютерного гипертекста, путём ссылок расширяющего путешествие пользователя по сети до бесконечности. Но был «гипертекст» реальности, в информационном поле которой соединялись христианство, чьи различные ветви вели между собой борьбу, и это нашло отражение в жизни автора. А также Донн проявлял интерес к античности, научным открытиям, воспринимавшимся революционно, и к зарождающейся философии Нового Времени. К чести автора, заметим, что он, определив центр своей поэтики, не потерялся среди разнонаправленных экзистенциальных вихрей, а создал своего рода алхимический сплав. Всё лучшее в эпохе позднего Ренессанса нашло отражение в творчестве Джона Донна, при этом его можно назвать диссидентом своего времени именно с философской точки зрения. Идее величия человека как такого он противопоставил идею величия человека на пути к Богу. Вспоминаются слова Блаженного Августина, что сердце человека так и будет метаться, пока не обретёт Его. Вспоминаются как своеобразный эпиграф и к творчеству, и к личности мистера Донна. А вторая составляющая, которой современные художники могли бы взять на вооружение у маэстро – это его отношение к собственному «я» в контексте сакрального. И об этом ниже. Сам поэт так описывал своё время:
Все новые философы в сомненье.
Эфир отвергли — нет воспламененья,
Исчезло Солнце, и Земля пропала,
А как найти их — знания не стало.
Все признают, что мир наш на исходе,
Коль ищут меж планет, в небесном своде
Познаний новых… Но едва свершится
Открытье — все на атомы крушится.
Все — из частиц, а целого не стало,
Лукавство меж людьми возобладало,
Распались связи, преданы забвенью
Отец и сын, власть и повиновенье.
И каждый думает: «Я — Феникс-птица»,
От всех других желая отвратиться…
(Из поэмы «Первая годовщина», перевод Щедровицкого)
Личность. Прежде всего, представляется уникальной сама личность мистера Донна. Помимо поэзии он проявил себя в различных сферах. Учился в самых престижных вузах Англии, Оксфорде и Кембридже, работал юристом, принимал участие в военных походах, сидел в тюрьме, дважды избирался депутатом парламента, переходил из одной конфессии в другую, стал доктором богословия, аббатом и деканом в Соборе Святого Павла в Лондоне. Водил дружбу сначала с золотой молодёжью, а потом с сановными особами своего времени, то ссорясь с ними, то обретая их покровительство. Родил 10 детей. В библейском смысле, конечно. «Исаак родил Иакова». Вся его биография говорит о том, что был очень активным и энергичным человеком. Также можно отметить, что мир путешествий был ему не чужд и несколько лет он провёл в Испании и Италии.
Поскольку нашему читателю Джон Донн в нередко всё же меньше знаком, чем другие зарубежные корифеи поэтического слога, такие, как скажем, Шекспир или Данте, хочется провести параллели с кем-то из отечественных классиков.
Сразу вспоминаются Александр Куприн, Николай Гумилёв и.. Эдуард Лимонов. Авторы, которые обладали невероятной жажды жизни. И, конечно, «солнце русской поэзии», Пушкин. Но едва ли мы кого-либо из них ассоциируем с прежде всего мистикой и метафизикой. Возможно, Гумилёва.. Пушкину, безусловно, все сферы подвластны, но когда мы заговорим о мистике, мы скорее вспомним Тютчева и Блока. Но никто из них не был повесой и егозой в той же мере. А Джон Донн был. В юности он относился к тем, кого называли «большим поклонником дам»(«a great visitor of ladies») и «Маэстро карнавала»(«Master of Revels»). И как же так случилось, что на ахматовское: «Что хочет мой принц карнавал?»(«Поэма без героя»), его лирический герой отвечал: «Понять, что есть истина». То есть уже в повесе предчувствовался голос философа. Пожалуй, это лучший литературный автопортрет автора:
Мистеру Джорджу Герберту вместе с моей печатью, на которой вырезаны Христос и Якорь
Печатью мне была Вязанка Змей,
Что украшала Щит семьи моей.
Днесь, поспешая к Богу моему,
Отбросив старый, новый герб возьму.
Крест (коего Печатью я крещен)
На этом камне в Якорь превращен.
Се знак: терпи тот Крест, что ты несешь,
И Крест твой в Якорь превратится тож.
И повторится чудо много раз
Христом, распятым на Кресте за нас.
Но и Змею оставил я себе
(Господь не возбраняет) на гербе.
Змея есть символ мудрости земной,
Питающейся прахом, то есть мной.
Она есть смерть, вкруг Древа обвита;
Но жизнь, вокруг обвитая Креста.
Распни же все, что взято от земли,
И милости у Господа моли.
Крест, ставший якорем, — сию печать.
Как Катехизис, можно изучать.
Прими ее как дружбы малый знак
С молитвами и с пожеланьем благ.
И пусть защитой будет над тобой
Большой Печати рыцарь — ангел твой.
(перевод Кружкова)
Форма. Далеко не все творения мистера Донна столь же филигранны по форме. Когда погружаешься в изучении его лирики, порой возникает ощущение, что с этой точки зрения поэт слишком сложен. Философское содержание передавливает поэтическую форму. Слишком плотно, слишком насыщенно. Форма, в которую нужно вгрызаться, а порой и прорываться. Не так, как скажем, Эсхил или Петрарка, которые сразу захватывают своим слогом.. Впрочем, мои рассуждение о форме — рассуждения о переводе, а перевод, как известно, это цветы под стеклом.
В лучших стихах Джона Донна форма всё же легкая и воздушная. Его видят новатором в комбинировании многих элементов барокко и даже создателем новых поэтических форм. Впечатляет также умение, обращаясь к античным авторам, вплести их мотивы в узор барочного кружева литературы своего времени. Но главное в его поэзии, конечно же, содержание.
Контент. Иосиф Бродский также отмечая, что Донн – поэт шероховатый, очень точно сформулировал главное, за что человечество любит его поэзию: умение осуществить перевод правды небесной на язык правды земной. По-настоящему уникальным это представляется в свете того, насколько звонок был в нём голос последней, голос жизни земной. Почему-то в сравнении приходит Эдуард Лимонов, также обладавший невероятной любовью к жизни(да, конечно, другая эпоха и прочее). Когда Лимонов пишет о жизни сей, он передаёт любовь к ней во всех ее проявлениях на прекрасном литературном языке. Но когда он пытается говорить о метафизике — я с огромнейшим уважением отношусь Лимонову и его творчеству — но хочется сказать, что это как-то не совсем его область.. Есть интересные интуиции, но не более. И вот Джон Донн представляется тем же типом личности(в плане невероятной жажды жизни), но при этом он стал один из самых известных поэтов метафизиков в истории мировой литературы. Вот это потрясающий парадокс на первый взгляд, а возможно, именно это и делает его творчество настолько интересным, правдивым и живым. Его метафоры и интонации показывают, что он знал обе правды. В каком-то смысле хочется назвать его Анти-Фаустом, прожившим максимально полнокровную жизнь и выбравшим служение совсем другому лагерю.
Стихотворные мотивы, присущие творчеству Джона Донна, совершенно различны. Например, есть откровенно хулиганские (откуда в том числе возникла неожиданная ассоциация с Лимоновым). Например, стихотворение «Любовь под замком», в котором автор описывает, как они с будущей женой обманывают её родителей, предаваясь брачным утехам ранее положенного законами общества срока. Через много лет мистер Донн потеряет супругу.. Интересно, какие чувства вызывали у него стихи, где зафиксировано мировосприятие повесы? Несомненно, смерть любимой жены, а также двое мертворождённых детей не в последнюю очередь повлияли на обращение автора к метафизике. Но это же показывает величие его души – он не потопил своё горе в вине и опиуме, а нашёл утешение в служении, в обращении к онтологическим вопросам, ответы на которые он пытался дать поэтическими средствами.
Среди его стихов масса сатирических. Например,
За то, что женщин я люблю
Меня ты женственным зовёшь;
Что ж – мужественным звать тебя
За то, что ты к мужчинам льнёшь?
(«Мужество»)
Или
«Пусть это будет даже капитан,
Себе набивший на смертях карман,
Или духами пахнущий придворный,
С улыбкою любезной и притворной,
Иль в бархате судья, за коим в ряд
В мундирах синих стражники спешат,
Пред кем ты станешь льстиво извиваться,
Чьим отпрыском ты будешь восхищаться»
(«Сатира»)
Зачастую сами их названия говорят за себя: «Адвокат-стяжатель», «О суете придворной». Или в них можно найти голос аббата:
Чудак нелепый, убирайся прочь!
Здесь, в келье, не тревожь меня всю ночь
(все стихи в перевод Кружкова)
Отдельно стоит выделить поэму «Метемпсихоз, или странствия души». Многие критики видят в ней сатиру на правящую императрицу. А ведь сатира была запрещена в 1599 году запрещена как жанр. За нарушение запрета можно было попасть в тюрьму, а за оскорбление монархии полагалось немного-немало отсечение носа и ушей. Но более интересной представляется попытка создать концепцию религиозной эволюции в рамках поэтического текста. Путешествие души от момента грехопадения до современных автору дней. С отголосками пифагорейства.
В его творчестве мы можем найти немало поэтических посланий, которые прекрасно передают дух времени и представляют собой интерес с исторической точки зрения. Или очень точные и нежные любовные стихи. Например, «На раздевание возлюбленной» — это пример слияния света и страсти.
Всё таки автор живой мужчина, видящей перед собой обнажающуюся женщину, но женщину эту он видит и в горнем свете одновременно. Одно из новаторств, которые также приписывают мистеру Донну – это внесение реалистичной струи именно в любовную поэзию.
Но главой в творчестве Донна, конечно же, являются стихи духовного содержания. «Ты, Смерть, умрёшь» или «О, свет исторгнутый из нашей тьмы» — вот лейт-мотив, что проходит красной нитью английского сукна сквозь всё творчество мастера.
Более подробный анализ можно найти у авторитетов донноведения(официальный литературный термин). Например, Григоря Кружкова. Или Госса, Гарднера и Грирсона. Главное, что вызывает восхищение автора этой статьи, так это экзистенциальная работа, которую проделал мистер Донн. Подлинный богослов должен отречься от своего «я». Художники же всё выражают в созвучии с его голосом(мол, «художник всегда нарцисс и нацист»). При этом поэзия Донна с возрастом стала только интереснее. А значит, он открыл собственное «я» в пространстве духа.