Александра Воробьева
Однажды я спросила у своих друзей: “можно ли считать игру в дочки-матери искусством?”. Большинство ответили: “да”. Этот ответ показался мне странным, ведь становится непонятным есть ли разница между двумя этими формами деятельности. Любая ли игра = искусство? Значит ли это, что дети в песочнице — художники? И котята, гоняющие мяч — тоже?
Я, как и многие другие исследователи, наблюдаю тенденцию к расширению понятия “искусство”. Кажется, что под него подходит уже всё: любые речи, тексты, изображения, действия. Наверное, кто-то скажет, что даже почесать руку — это искусство (требующее большого мастерства!).
Тем не менее, любое явление требует выстраивания границ. Даже если оно бесконечно и многогранно. Правда ли то, что искусством может стать что угодно? Да. Но не в любой форме, не при любых условиях. То же самое касается игры — для её появления необходимы особые обстоятельства. Но, прежде чем обозначит эти обстоятельства, я предлагаю подумать о том, почему возникает соблазн отождествить игру и искусство.
Дело в том, что эти формы деятельности схожи в производимом ими эффекте. Как игра, так и искусство позволяют человеку пережить новый опыт, новое состояние ума или психики. При том совсем не обязательно наличие какой-либо другой цели. Часто говорят, что игры нужны для воспитания и образования. Но представьте себе, что мы забыли об этом. Перестанет ли игра быть игрой? Потеряет ли она свои характеристики? Нет. Играть в дочки-матери можно без малейшего осознания полезного социализирующего эффекта, а лишь ради погружения в новый мир (вот почему эта игра не так интересна для взрослых); даже не обязательно, чтобы он был радостным, главное — захватывающим.
Эффект включённости
Не тоже ли самое мы можем сказать об искусстве?. Несмотря на все благородные цели, которые оно преследует, такие как преодоление социальной несправедливости, духовное развитие человека и т.п и т.д., оно способно быть “чистым”, то дарить исключительно новые переживания. И наоборот, чем будет искусство без чувств, эмоций, состояний, страстей, пафоса? В лучшем случае оно превратится в гнусавую нотацию.
“Нет, никакая деятельность невозможна без переживания нового опыта!” — возразите вы, и будете неправы. Предлагаю мысленный эксперимент. Допустим, вы работаете поваром. Тоже своего рода искусство, тоже своего рода игра. Но вот вы перестали получать удовольствие от процесса, действуете отчужденно и монотонно. Вы всё ещё трудитесь. А теперь откажитесь от внешней цели — создания блюда. Представим повара, который забыл, что ему нужно выдать результат. Он весь день возится с продуктами, варит, режет, потом снова варит, и так бесконечно, без всякого толку. Как можно было бы назвать его действия? Он балуется? Играет? Создаёт арт-перфоманс? Но только не трудится.
Игра и искусство не могут быть отчуждёнными. Это сходство создаёт иллюзию их тождества для тех, кто склонен опираться на свои личные переживания при оценке явлений. Однако, если мы посмотрим на объективную сторону дела, то увидим, что, в отличие от искусства, игра всегда может быть начата сначала. Дочки-матери могут быть запущены снова и снова. Не важно кто и когда разыграет роли родителей и детей. Игра встроена в нескончаемый поток жизни, где каждая секунда длит другую без завершения. Дети прекратят играть только тогда, когда устанут или разойдутся по домам. Футболисты закончат тайм, потому что пришло время. Даже актёр выйдет из роли только из-за завершения спектакля и, как это зачастую бывает, продолжит играть её на потеху друзьям. Игры становятся завершенными только в том случае, если к ним примешивается искусство. И только в том аспекте, в котором оно проявляется. Нельзя повторить спектакль, но можно снова отыграть пьесу.
Особенности искусства
Мона Лиза — это не игра, потому что её невозможно начать сначала. Копирование картины — совершенно другой процесс, нежели создание оригинала. Зритель тоже не может повторить своё переживание от созерцания произведения, оно всегда будет другим, новым. А, если это то самое переживание катарсиса, которое, по мнению Аристотеля является целью искусства, то оно уникально ещё и по отношению ко всем другим когда-либо испытанным человеком состояниям. Оно представляет собой очищение от накопившегося эмоционального мусора, выход к новому “я”, что уже уходит далеко от игрового формата, требующего сохранения условности происходящего.
Будучи завершенным как предмет, произведение искусства требует зрителя, как источник продолжения себя в новой форме (в сознании, речах, текстах). В статье “Автор и герой в эстетической деятельности” М. Бахтин писал:
Игра, с точки зрения самих играющих, не
предполагает находящегося вне игры зрителя, для которого осуществлялось бы целое изображаемого игрою события жизни; вообще игра ничего не изображает, а лишь
воображает.
Без пристального или даже скучающего взгляда туристов Мона Лиза не имеет смысла как произведение искусства. Она создана для того, чтобы её видели. Но в дочки-матери можно играть, когда никто не смотрит. И, наоборот, ак только зритель встраивается в пространство игры, как только её участники принимают зрителя как элемент деятельности, то начинается искусство.
В качестве примера можно рассмотреть ютуб-шоу как Чикен Карри. В нём известные шоумены и актёры играют в популярную настольную игру “Подземелья и драконы”. Однако это уже нельзя назвать чистой игрой, ведь за ними наблюдают камеры и зрительный зал. Поведение участников отличается от того, которое демонстрируют игроки в “обычных” условиях, то есть без зрителей. Они много шутят, отыгрывают свои роли, общаются с залом. Кроме того, в видео нам не показывают рутину игры, многое вырезается при монтаже. То есть зритель не просто подглядывает за процессом, но является действующим лицом, определяющим ход игры (ведь монтируют видео для него, а не для игроков).
Все ли игры — игры?
В связи с вышесказанным любопытным представляется вопрос о том к какой категории отнести компьютерные игры. Является ли геймер зрителем? Есть ли у них завершение? Сама постановка вопроса содержит в себе пресуппозицию о том, что компьютерная игра — это некий отдельный вид игры. Это представляется неверным, поскольку общим для всех компьютерных игр является не какой-то сущностный критерий, а внешнее условие — их воспроизводство электронным носителем. Так, Life Is Strange, принадлежащая к жанру интерактивного кино, представляет собой скорее визуальную историю, дополненную игровыми моментами. Тогда как серия игр The Sims имеет очень мало общего с искусством. Она максимально приближена к обыденной жизни, не имеет завершения, и вряд ли способна дать новое переживание стороннему наблюдателю (не игроку).
Отвечая на поставленный в начале вопрос, я скажу: да, игра и искусства различны. Однако в них есть большой потенциал для перехода друг в друга. Произведение искусства способно вовлечь зрителя и/или автора в игру; игра может предстать перед зрителем как искусство. У таких переходов есть свои препятствия. Игра может оказаться несмотрибельной. Если она не будет распознана как предмет созерцания, то никогда не станет искусством. Искусство может оказаться слишком серьёзным. Если оно не допустит условности, то никогда не станет игрой. Препятствия есть именно потому, что есть разница. И именно потому, что есть препятствия, следует учитывать разницу между игрой и искусством.