Анастасия Торопова
Авантюризм философии
Философия — это путешествие, а философ — авантюрист, готовый к неожиданному: удивлению, поискам новых идей и краху старых, открытию новых пластов смыслов. Мышление — это навигатор, который дерзко требует двигаться вперед к неизвестному, где степень авантюризма проверяется градусом удивления собственным открытиям. Так французский философ Ролан Барт, посетив Японию, признался, что это путешествие оказалось переживанием «сотрясения смысла»:
“Мечта: знать иностранный (странный) язык и вместе с тем не понимать его: … выучить систему непостижимого; создать наше «реальное» по законам иного монтажа, иного синтаксиса; … одним словом, погрузиться в непереводимое, испытать от этого неизгладимое потрясение, — вплоть до того, что в нас уже поколеблется и сам Запад, и законы нашего собственного языка, что достался нам от отцов и делает нас самих отцами и носителями культуры, которую именно история превращает в «природу»”.
Для меня местом сотрясения смысла стал Древний Египет, погребенный тысячелетними песками времени. За 1,5 года я посетила Александрию, Каир, Луксор, а также совершенно неисторические места современного Египта — Хургада и Шарм-эль-Шейх. Сквозь фасад настоящих построек я стараюсь увидеть проблески золотого времени истории, которым восхищались Платон, Марсилио Фичино, Джордано Бруно.
И моя задача путешествий состоит в амбициозной задаче: как, путешествуя по современным городам, отыскать открытый вход в закрытое временем прошлое? Экскурсии, музеи, чтение книг, посещение исторических мест — все это само по себе осколки истории, молчаливые артефакты, которые ничего не скажут даже опытному инквизитору, включившему аудиогид и открывшему википедию.
История это не реконструкция, а конструкция
Для любого исследования необходима дистанция от предмета мысли для того, чтобы объективно посмотреть на него со стороны. Но если уже существует экстремальная дистанция между исследователем и объектом, необходимо сближение. И возникает вопрос — как создать дистанцию от современности и приблизиться к тому, что является объектом исследования?
Есть ряд исследователей, которые занимались этим — Марсилио Фичино, Фридрих Ницше, Карл Густав Юнг, Вячеслав Иванович Иванов, Алексей Федорович Лосев, Мераб Константинович Мамардашвили — перечислять можно долго. Одним из тех, кто попытался рассказать о том, как можно проникнуть в чуждую культуру, был румынский религиовед Мирче Элиаде, чей метод отчасти решает задачу вживания в Иное. Он рассматривал человеческое сознание как гибкое, настраиваемое на волну идей своей культуры.
Языки и сменные модули мышления
Отчасти это возможно благодаря особой работе с языками. Бенджамин Ли Уорф — это лингвист, который сформулировал основы теории лингвистической относительности. Лингвистическая относительность – центральное понятие этнолингвистики, согласно которому ментальные представления, картина мира, система мышления меняются под воздействием языковых и культурных систем. Уорф занимался языком хопи (юто-ацтекская ветвь тано-ацтекских языков), и выявил, что язык определяет структуру мышления: «Мы расчленяем природу в направлении, подсказанном нашим родным языком. Мы выделяем в мире явлений те или иные категории и типы совсем не потому, что они (эти категории и типы) самоочевидны; напротив, мир предстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием, а это значит в основном — языковой системой, хранящейся в нашем сознании».
Один из выводов теории лингвистической относительности гласит, что люди, владеющие более чем одним языком (и речь идет не только про вербальный язык!), могут в действительности приобрести более пластичные структуры мышления, говоря на разных языках.
Что такое креативная тотальная герменевтика?
Как психиатр рискует умственным здоровьем в попытке понять мышление душевнобольных, религиовед при изучении чуждых культур гипотетически способен проникнуться идеями, даже экстремально неприемлемыми вроде каннибализма.
Рассуждая о возможностях погружения в чуждые культуры — об этом он пишет урывками в разных местах книг, статей, интервью, Элиаде по сути говорит о способе, который он назвал креативной тотальной герменевтикой: это ненаучный способ понимания культуры, который способен размягчить психологические паттерны и прорвать родную категориальную сетку рассудочного аппарата, впустив Иное.
Историки, которые знают то, чего не видели и о чем не могли нигде прочесть, имплицитно использовали метод креативной герменевтики. Например, критики обвиняли Лосева и Элиаде в том, что они ссылались в своих книгах на работы, которых не существует. Верю, что это был не факт мошенничества (тем более при их педантичной любви работать с источниками). Моя версия заключается в том, что их исследовательское воображение порой достигало такого уровня разогнанности и разгоряченности, что позволяло им входить в особое состояние, когда они буквально видели то, чего видеть не могли, наподобие легендарных пророческих образов сновидцев.
Увидеть мозаику, которой нет
О подобном писал Карл Густав Юнг в своей автобиографии “Воспоминания, сновидения и размышления”, как однажды он со своей знакомой посетил в Равенне в 1914 году гробницу Галлы Плацидии и увидел то, что его потрясло: “… я был удивлен, что на месте окон, которые я еще помнил, теперь располагались четыре огромные необычайно красивые мозаичные фрески… Мозаика на южной стене представляла крещение в Иордане, вторая — на северной — переход детей Израилевых через Красное море; третья, восточная, в моей памяти не сохранилась. Возможно, она изображала Неемана, очищающегося от проказы в Иордане — этот сюжет я хорошо знал по библейским гравюрам Мериана. Но самой необычной оказалась последняя, четвертая мозаика на западной стене баптистерия. На ней был Христос, протягивающий руку тонущему Петру. Мы стояли перед ней минут двадцать и спорили о таинстве крещения, об изначальном обряде инициации, который таил в себе реальную возможность смерти” [Юнг].
Уже приехав домой, Юнг попросил знакомого привезти из Равенны открытки с той мозаикой. “Но ему не удалось их найти, и не мудрено — он обнаружил, что описанной мной мозаики нет вообще. И не было… Моя спутница еще долго отказывалась верить, что того, что она «видела своими глазами», не существует” [Юнг].
Можно остановиться на недоверии к Юнгу, объявив его шарлатаном, как и Лосева с Элиаде, можно уверовать в чудеса. Мне интересно третье — возможно ли рациональное объяснить это?
Эйдетическая память
Возможно, если не прибегать к таинственным рассуждениям Юнга об историчности его анимы (это женская персонификация души психолога), можно найти ответ в монографии моего научного руководителя — Андрея Ивановича Макарова “Феномен надындивидуальной памяти (образы — концепты — рефлексия)”. Согласно его идее, человек, помимо индивидуальной и коллективной, обладает эйдетической памятью. Это вид надиндивидуальной памяти, который состоит из образов фантазии, перцептивных образов и образов памяти, образующих единое целое. Есть две позиции в западноевропейской мысли по отношению к онтологическому статусу надындивидуальной памяти. Первая — индвидуалистическая — отрицает ее существование, а все что таковым кажется — является психологического эффектами человека. Вторая, более древняя, к которой я себя причисляю — холистическая — утверждает реальное существование надындивидуальной памяти, и в таком случае к эйдетической памяти человек может подключиться.
Эйдетическая память связана с реальностью — тем, что влияет на субъекта. Реальное -то, что заставляет человека действовать. Как пишет Макаров, «реальное экранирует реальность, выступая в качестве ширмы, барьера или предела, за которым скрывается нереализованная реальность».
Так, коллективное видение Юнга можно объяснить через подключение к эйдетической памяти — соединению индивидуального опыта и знаний, истории и воображения, благодаря развитым познавательным способностям мышления и памяти, все это позволило увидеть невидимое, то есть реальность.
Антриредукционизм и интерпретация
Творческая герменевтика Элиаде позволяет видеть идентичность в различии и, таким образом, обеспечивает открытую дверь в мир другого. При калейдоскопе культур и религиозных систем, необходимо создать правила для упорядочивания и систематизации многообразия, увидеть общие основания для описания разнообразия. Здесь важен занимать позицию существования универсального. Но при вторичном знакомстве, при попытке увидеть Иное, которое так волнует многих, важно проводить различие, иначе нет никакой принципиальной разницы между Исидой и Девой Марией, Дионисом и Христом, между современностью и Древним Египтом.
Следует в антиредукции идти дальше: не сводить все религиозные системы к обращению к универсальному Священному, а рассматривать религиозные системы автономно. Даже когда римляне заимствуют черты Артемиды и поклоняются Диане, некорректно сказать, что это два имени одной богини. Идентичность, форма почитания, местность, обычаи, все вместе создают иную систему почитания богини. Это противоречит школярской привычке навешивать ярлыки на богов: Зевс — бог грома, Дионис — бог виноделия, а Афродита — богиня любви.
Элиаде пишет о своем понимании герменевтики так: «Если серьезно и достаточно использовать в истории религий герменевтический метод, то она перестает быть музеем ископаемых и становится тем, чем она и должна быть с самого начала для всякого исследователя: рядом «сообщений», которые следуют дешифровать и понять. Интерес к этим «сообщениям» не носит исключительно исторического характера. Подобные сообщения «говорят» нам не только о давно канувшем в небытие прошедшем, они раскрывают такие фундаментальные экзистенциальные ситуации, которые представляют непосредственный интерес для современного человека».
Ключ к одной из закрытых дверей
Неожиданной точкой входа для меня в понимание религиозной системы древних египтян стал Жиль Делез. Единое это важное понятие в философии Делеза, которого причисляют к постмодернистам, революционерам мысли. Но по факту Делез неоднократно писал, что он историк философии, а не революционер. Он не отрицает, что мир един, и именно поэтому он интересуется вопросом — откуда в нем многообразие? Еще Платон задавался этим вопросом — как удается сохранить единство космоса при разнообразии мира?
Делез писал, что Единое нужно правильно научиться схватывать. Единое им определяется не через редукцию — сведение сложности мира к простому. Если в монотеистических системах и классической философии Единое интеллектуально схватывается, происходит игнорирование различий между вещами. При таком взгляде нет особого интереса к разнообразным формам жизни — от морских ежей до пальм. В различном обнаруживается общее — чувственный мир, царство растений и животных.
Западноевропейское сознание субъекта Нового времени ищет классификации и систематизацию, выстраивая связи между вещами через генеалогическую дискурсивную формацию, в то время как древнеегипетское сознание принадлежит к символической дискурсивной формации: вещи связаны друг с другом не генетически, а символически.
Египтяне мыслили мир как Единое, но которое распадается на множество — чем больше различных форм, тем легче понять Единое. Именно через множество, интерес к различиям, египетское Единое проступает подобно мозаике. Такой подход близок и Делезу: мир нужно не деконструировать ради самой деконструкции, а для того, чтобы Единое раскрылось через многообразие мира. Поэтому важно видеть различия, за которыми проступает единый скрытый принцип.
Заключение
Могу сформулировать свою сверхзадачу как путешественника — постараться заглянуть за ширму реального, чтобы увидеть реальность, в надежде на пару мгновений стать с человеком иной эпохи не разновременниками, а современниками. Это возможно благодаря творческой герменевтике, которая направлена на анализ языка и работу с символами, что создает условия для того, чтобы стать захваченным образами, находящимися за рамками кода собственной культуры.
Путешествие — это один из способов через подключение к культурной памяти увидеть за сущим метафизический уровень реальности, то есть обнаружить сущность, которая существует до/после существования.
Список литературы:
Макаров, А. И. Феномен надындивидуальной памяти (образы — концепты — рефлексия).
Элиаде, М. Испытание лабиринтом. Иностранная литература, 1999. №4.
Юнг. Воспоминания, сновидения и размышления.