Автор статьи: Анастасия Бегичева
Безумцы привлекали меня всю мою сознательную жизнь. Привлекали, потому что всегда вызывали чувства любопытства и непонимания. А связано было это непонимание с двумя эпизодами в моей жизни, которые вызвали противоречивое восприятие этого странного для меня понятия — «безумие».
Первый эпизод связан с забавным спором, произошедшим в далеком 5 классе между мной и моим одноклассником. Этот молодой человек позиционировал себя как воинствующий атеист. Поэтому, когда он узнал, что я христианка, и к тому же еще и дочь священника, он решил, что воевать будет с религией в моем лице. Так началась ежедневная череда баталий, в которых, честно говоря, мне не очень хотелось участвовать. Однако слова апостола Петра: «будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчета в вашем уповании, дать ответ с кротостью и благоговением», — не давали мне ретироваться с поля боя раньше времени. И вот в одной из таких сходок мой оппонент привёл аргумент, погрузивший меня на какое-то время в ступор. Он начал утверждать, что даже в Библии написано, что Бога нет. Я, конечно же, в ответ на это довольно смелое высказывание попросила доказательств. Благо на тот момент уже существовала Библия в виде приложения на телефоне, в поисковике которой можно было найти нужные тебе фрагменты текста. И, действительно, поисковик показал, что фраза «нет Бога», в тексте Библии имелась. Однако я не спешила поддаваться панике, а вспомнила наказ своего отца: «Дочь моя, всегда смотри на контекст!». Ознакомившись с полной версией этого текста, я успокоилась, ибо данная фраза никак не опровергала существование Бога, а скорее красочно характеризовала моего уважаемого оппонента. Стих гласил следующее:
«Сказал безумец в сердце своем: «нет Бога».» (Притчи 13:1)
Именно тогда я впервые серьезно задумалась над значением слова «безумец». И с этого момента я начала считать «безумцем» любого человека, который по какой-либо из причин был слеп к истине.
Но пару лет спустя я столкнулась совершенно с другим определением этого понятия. Связано это было с более поздним эпизодом в моей жизни, когда я прочла житие блаженной Ксении Петербургской.
Жизнь этой женщины была настолько идеальной, что ей, пожалуй, позавидовала бы любая современная альфавумен. Она была родом из богатой семьи, ее муж был уважаемым человеком, сама она была образцом добродетельной жены, а также активной общественной деятельницей. Но вдруг происходит роковое событие – у неё умирает муж. После чего она решает кардинально изменить свою жизнь. Она распродаёт все своё имущество и становится «юродивой Христа ради». К феномену «юродивых» мы ещё с вами вернёмся. Пока что важно отметить, что человек выбирает этот путь в том случае, если принимает решение буквально выполнять повеление, которое дал апостол Павел коринфской общине:
«Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым.»
(Первое послание к Коринфянам 3:18)
Становясь юродивым, человек добровольно отказывается от разума, а точнее, о того, чтобы другие видели в нем проявления этого разума. Поэтому Ксения решает встать на эту дорогу, переодевшись в мужскую одежду и отзываясь только на имя своего почившего мужа. Многие считали, что ее странное поведение было вызвано тем, что она просто сошла с ума от горя. Однако были очевидцы, которые утверждали, что в те минуты, когда она думала, что ее никто не видит, она вела себя вполне адекватно. Таким образом, она сама добровольно отказалась от разума, преследуя при этом цели непонятные для большинства. И несмотря на своё безумие, фигура Ксении Петербургской воспринимается в народе скорее больше в позитивном ключе, чем в негативном. А все потому что отказ от разума мира сего помог ей стать проводником для силы высшего Разума, одарившего её способностью творить чудеса и тем самым помогать людям.
Эта история дала мне понять, что «безумие» может быть не только болезнью разума человека, т.е. восприниматься негативно, но и одновременно с этим быть наполненным позитивным содержанием, обозначая путь обретения качественно другого вида разума.
«Но не может же», — рассуждала я: «одно понятие быть наполнено одновременно позитивным и негативным содержанием!? Или все-таки может?» За ответом на этот вопрос я и решила обратиться к мудрецу мира сего — Мишелю Фуко, который посвятил рассмотрению генеалогии понятия «безумие» множество научных трудов. Ключевым из них является, конечно же, «История безумия в классическую эпоху». И каково было мое удивление, когда я обнаружила, что такое восприятие безумца, в котором одновременно и неразрывно связано наиболее позитивное и наиболее негативное его содержание, было характерно для XVIII века. Фуко пишет:
«Безумие есть разум плюс малая толика негативности; нет ничего более близкого к разуму и ничего более отличного от него; это разум, помеченный несмываемой надписью: Неразумие.» (История безумия в классическую эпоху. М.Фуко)
И, действительно, замечает далее Фуко, невозможно уклониться от разума не прибегая при этом к образам, взглядам, рассуждениям, которые в том же виде мы обнаруживаем и у человека разумного:
«Таким образом, безумец может быть безумным не сам по себе, но лишь в глазах кого-то третьего, единственно способного отличить собственно разум от его имитации.» (История безумия в классическую эпоху. М.Фуко)
В классическую эпоху можно было наполнить понятие «безумие» негативным или позитивным содержанием в зависимости от контекста, в который оно встраивалось. В негативном содержании часть неразумия превалирует над частью разума, в то время как в позитивном, все строго наоборот: разумная часть перевешивает часть неразумия.
На основе этого понимания классическая эпоха предлагает следующую классификацию видов безумия:
- 1) Слабоумное безумие – неосознанное уклонение от разума, вызванное недостатком мысли. К этому типу безумия относили тех, ум которых слаб из-за физиологических повреждений и болезней.
- 2) Слабовольное безумие – сознательное уклонение от разума, вызванное неспособностью управлять своей волей, чувствами и страстями.
- 3) Настоящее безумие – осознанное и волевое уклонение от разума, причины которого чаще всего неизвестны.
Первые два вида безумия, считалось тогда, да и в некоторых кругах до сих пор продолжает считаться, можно будет вылечить с помощью новейших научных разработок. Но у М. Фуко наибольший интерес вызывали безумцы третьего вида, которых он назвал — «монстрами». Особый страх и непонимание они внушали из-за того, что у их поступков не было абсолютно никаких причин.
«Они были регулярны в своей нерегулярности.» (История безумия в классическую эпоху. М.Фуко)
Поэтому психиатрия, на которую возлагались надежды в первых двух случаях, не могла ничего предложить другого в случае третьего вида, кроме как реализацию особого вида присмотра за этими «монстрами». Делалось это для того, чтобы обезопасить общество от них. Таким образом, психиатрия получает власть осуществлять контроль над безумцами. И таким спасительным механизмом реализации данного вида власти, по мнению М. Фуко, становится принцип пано́птикума или пано́птикона – проект идеальной тюрьмы английского философа Джереми Бентама, в котором один стражник может наблюдать за всеми заключёнными одновременно. Это позволяет осуществить особое устройство этой тюрьмы. Она представляет собой цилиндрическое строение со стеклянными внутренними перегородками. В центре этой системы находится башня, в ней помещается стражник. И так как он невидим для заключённых, узники не знают, в какой именно момент за ними наблюдают. Создаётся впечатление постоянного контроля. Таким образом, они становятся идеальными заключёнными.
Почему Фуко для разработки своего концепта власти над безумцами использует именно принцип паноптикона? Потому что, по его мнению, смотрителями за безумцами в классическую эпоху становятся психиатры, которые в своей деятельности по сути используют тот же механизм, что лежит и в основе устройства идеальной тюрьмы Бентама. Они также создают ощущение постоянного контроля для того, чтобы подавить волю и сознание этих «монстров».
В процессе изучения этой концепции М. Фуко, может возникнуть мысль, что как будто он что-то в ней все-таки не учёл. И это неспроста. Потому что в это же самое время (XVII – XVIII в.) в народе, далеко за просторами родной для Фуко французской земли, существовал феномен, который использовал альтернативный способ регулирования поведения безумцев мира сего. По сути его можно окрестить: «партизанским отрядом поведенческого урегулирования». И я, конечно же, имею в виду полюбившихся мне, благодаря Ксении Петербургской, юродивых. Интересно, что несмотря на то, что этот феномен впервые возник в Византии, прочно он смог обосноваться почему-то только в русской культуре. Поэтому неудивительно, что Фуко про него практически ничего не упоминает в своём исследовании (стоит отметить, что в цикле его лекций «Ненормальные» присутствовали некоторые намеки на характерных для католической традиции «блаженных», однако по своему поведению и образу жизни их все-таки не стоит отождествить с «юродивыми»).
И вот я рискну высказать предположение, которое я попытаюсь доказать далее, что юродивые в русской культуре не только взяли на себя функцию по урегулированию поведения настоящих безумцев, но и справлялись с этой функцией куда лучше, чем все европейские психиатры вместе взятые. «Почему?» – спросите вы меня. «Ну потому что», — отвечу я вам: «паноптикон — это, конечно, вещь практичная, но дело в том, что в случае с безумцами практичные вещи чаще всего оказываются абсолютно бесполезными, так как при столкновении с безумием как таковым, мы выходим за пределы практичности».
Чтобы продемонстрировать, что именно я имею виду, обратимся за примером к произведению одного из моих любимых английских писателей Г. К. Честертона «Поэт и безумцы».
Главным героем этого цикла рассказов является поэт, Гэбриэл Гейл, который обладал довольно интересным даром – понимать безумцев, предсказывать их безумные затеи и иногда даже излечивать их. И вот в одном из рассказов, «Преступление Гэбриэла Гейла», описан случай лучше всего описывающий высказанную выше идею. Однажды на одном из светских приемов наш поэт встречается со студентом, вокруг которого ходили слухи, что там, где он появляется, всегда портится погода. И, действительно, как только этот молодой человек появился на сём мероприятии, началась гроза. И все было бы ничего, все просто посмеялись над таким забавным совпадением, однако наш поэт в этот момент начинает себя вести по отношению к этому несчастному студенту крайне странно. Он начинает кричать на него, бегать за ним, пытаясь поймать его с помощью лассо, и, в конечном итоге, привязывает его к дереву, пригвождая при этом вилами. Когда на следующий день его решают отправить в психиатрическую лечебницу, он объясняет своё поведение. Оказалось, что тот студент из-за сложившегося о нем мнения, что он способен управлять погодой, возомнил себя богом и начал терять связь с реальностью, уходя в безумие. Гэбриэл вовремя диагностировал его состояние и решил ему помочь. Что бы сделал на его месте практичный человек? Начал бы утешать этого молодого человека, пытаться его разуверить или в конце концов просто бы изолировал бы его от общества. Но наш поэт начинает действовать максимально непрактично (как минимум эта непрактичность вылилась в то, что его самого чуть не упекли в лечебницу). Однако именно такое его поведение возымело свой эффект и пробудило разум студента. Как можно потом увидеть в конце рассказа, молодой человек сам благодарит Гэбриэла за то, что он его тогда спас от потери разума. Получается, чтобы контролировать безумца, следует действовать максимально непрактично. Именно так и ведёт себя юродивый.
И вот, наконец, мы и подходим к тому, чтобы раскрыть, что же из себя представляли юродивые и чем они отличались от всех остальных безумцев этого мира. Юродивый – это, в первую очередь, человек, который принадлежал христианской православной традиции и который принял сознательное решение отказаться от разума, а точнее от того, чтобы окружающие видели в нем проявление этого разума. Зачем он это делает?
Во-первых, таким образом он скрывает свои добродетели, практикуя смирение и кротость. Во-вторых, своим безумием он навлекает на себя поношения людей, усмиряя тем самым свою гордыню. Ну и, в-третьих, такое поведение он может использовать как раз таки для обличения мирских ценностей, которые олицетворяют настоящее безумство для духовного мира. Юродивые, будучи разумными, сами выбирают путь безумия, чтобы выйти за границы практичности, тем самым выполняя повеление: «будь безумным, чтобы обрести мудрость». И как мы уже видели на примере Ксении Петербургской, это действительно так и работало. Юродивые становились проводником высшего Разума, поэтому могли предсказывать будущее, помогать решать сложные жизненные вопросы другим людям и, собственно, осуществлять контроль над другими власть имеющими безумцами. При этом, в отличие от психиатров, они не злоупотребляли своей властью, так как понимали, что она не принадлежит им, а дана свыше на временное пользование.
В XVI- XVII веках юродивый – это главная фигура противопоставляемая власти безумного правителя. И здесь, наверное, самым ярким примером будет житие Христа ради юродивого, Николая Салоса. Именно он смог остановить кровопролитную расправу, который хотел учинить Иван Грозный в Пскове в 1570 г. Сделал он это, использовав тот же инструмент, которым воспользовался и поэт Гэбриэл Гейл – боль. Боль — это единственное, что человек не будет добровольно терпеть, если у него есть возможность её предотвратить. Поэтому это самый эффективный способ указать человеку, который начал посягать на всемогущество, на его ограниченность.
И что же сделал местный юродивый Никола? Он кинул в Ивана Грозного куском сырого мяса, предлагая ему отведать его. Ивана Грозного, такое действие привело в бешенство, однако он отказывается от куска. В это время был Великий Пост, поэтому он знал, что народ и церковь осудят его, если он ответит на эту провокацию. Тогда Николай Салос произносит судьбоносные для Грозного слова:
«Ах, мясо ты в пост не ешь, а кровь человеческую пьешь! Вон отсюда, прохожий человек, и если ты тронешь хотя бы одного человека здесь, то сдохнешь как твоя лошадь».
В это время вбегает бледный как полотно конюх и говорит, что пала его любимая лошадь. Грозный ушел из Пскова, не тронув ни одного горожанина.
Начиная с XVIII века фигура юродивого, уже реже является зеркалом для правителя, отражая в своём поведении все его безумства, однако все чаще становится зеркалом для всего общества в целом, так как во многом оно перенимает на себя определённые функции власти. Однако для большинства, особенно для расцветающей в этот период психиатрии, юродивый — это такой же пациент их паноптикона для безумцев, как и все остальные сумасшедшие, которых они пытались излечить. Но является ли он на самом деле заключённым этого режима? Диалектика безумия такова, как мы уже выяснили выше, что положение юродивого в этом паноптиконе неочевидно: где оно – на месте заключённого или может все-таки даже надзирателя? Ведь за юродивым стоит высшая Сила, которая по сути и помещает его в центр, нарекая его гласом Божьим, обличающим власть имеющих безумцев этого мира. Таким образом, юродивый как бы выворачивает паноптикон наизнанку, из-за чего уже непонятно кто собственно в этой системе смотритель, а кто узник.
Интересно, что юродивые помимо боли используют и другой инструмент надзирателя паноптикона, который также в своей генеалогии рассматривает Фуко. Этим вспомогательным средством в осуществлении над ними контроля является соучастие в жизни своих заключённых:
«Всеми средствами, какие я сумел придумать, —говорит хозяин паноптикона, — я связал свою судьбу с судьбами заключенных». (История безумия в классическую эпоху. М.Фуко)
Что-то похожее проворачивает и уже знакомый нам поэт, Гэбриэл Гейл, в уже другом рассказе «Диковинные друзья». На этот раз он укрощает самого опасного, по мнению Честертона, представителя безумцев – обычного английского предпринимателя. Тот в своих идеях мог заходить так далёко, что было просто необходимо присматривать за ним. Но дело в том, что такие «дельцы» никогда не признают своего безумия, потому что они уверены в том, что они поступают абсолютно разумно, и даже обществу их поведение кажется вполне обоснованным. Поэтому в этом случае необходима была особенная стратегия, которая бы позволила нашему поэту беспрепятственно контролировать всю ситуацию. И тогда Гэбриэл притворяется сумасшедшим, чтобы этот предприниматель сам стал его психиатром-смотрителем. На протяжении всего рассказа общество воспринимают их именно в этих ролях, однако, когда происходит ситуация, в которой «делец» совершает настоящее безумство, все выворачивается наизнанку. Ведь только Гэбриэл знал настоящую правду, и поэтому только он и смог остановить предпринимателя. Именно такую стратегию и реализует юродивый в своей жизни, связывая себя с безумцами этого мира и помогая им излечиться.
Так кто же все-таки такой юродивый? Пациент панапотикона или же его тайный смотритель? К сожалению, при жизни юродивых мы это точно определить не в состоянии. Потому что их главная задача – это скрывать свою разумность. Тем самым, феномен юродивых выявляет следующую проблему: поведение человека не гарантирует его разумность, так как оно может оказаться неправдой. К тому же, по мысли М. Фуко, в современной эпистеме, человек уже не может наполнять понятия, каким-либо содержанием, как это было в классическую эпоху. Поэтому такие понятия, как «безумие» или «юродство» — становятся самоподразумевающимися. Т.е. они представляют собой:
«Хранилища смыслов, утрачивая при этом свой языковой характер и подвешивая эти смыслы над пустотой». (История безумия в классическую эпоху. М.Фуко)
Вот так М. Фуко и оставил меня с моим неразрешимым противоречием в понимании понятия «безумия». И, конечно, можно было бы из-за этого впасть в особого рода приятное интеллектуальное уныние, однако я не стала искушать судьбу, а предпочла следовать совету уже упомянутого выше Г.К. Честертона:
«Не недооценивайте противоречий! Я убежден до глубины души, что дух противоречия принадлежит к извечным побуждающим началам в сердце человеческом — к неотторжимым, первозданным способностям, или чувствам, которые определяют самую природу Человека». (Три орудия смерти. Г.К. Честертон)