Автор: Сергей Ребров
Всем известный тезис о том, что Мишель Фуко внёс существенный вклад в целую плеяду различных философских и гуманитарных дисциплин в XX веке, в настоящее время не подлежит сомнению. То обстоятельство, что последователями Фуко объявляли себя представители самых различных отраслей научного знания, говорит о значимости его идей в широком междисциплинарном контексте. Особую роль, при всём этом, до сих пор играет его политическая философия, оказавшая существенное влияние на многих современных мыслителей и теоретиков. Как известно, фуконианское определение власти как дискурсивной структуры, создающей само наше восприятие окружающей социальной действительности, впоследствии действительно оказалось востребованным среди многих представителей критической теории. Начиная от наиболее радикальных представителей гендерной теории, и заканчивая активистами всемирного антипсихиатрического движения – все ориентировались, в том числе, на идеи Фуко о власти как о социальной дисциплине, способствующей самому процессу создания общественной нормы. В этом смысле подлинными ретрансляторами дискурса власти становились представители разрозненных социальных учреждений (врачи, учителя, тюремные надзиратели и тд). Таким образом, Фуко предложил совершенно иное понимания задач политической философии как дисциплины, которая традиционно работала только с политическим пониманием власти как власти государственных институтов. С этой точки зрения сам французский мыслитель предлагал переосмыслить многие традиционные представления о безопасности, территории и самом по себе государстве, которое в противовес устоявшемуся мнению, с течением времени становилось более тоталитарным за счёт постоянного расширения заботы о собственном населении [1; 20].
В тоже самое время политическая философия Фуко никогда не позиционировалась самим мыслителем в качестве разновидности политического знания. Как известно, интересы Фуко касались крайне широкого спектра направлений человеческой деятельности: медицины, науки, образования, сексуальности, криминалистики и много другого. При этом сам мыслитель никогда специализированно не касался напрямую вопросов определения сущности политики как особой области человеческих взаимоотношений. В работах Фуко нельзя найти подробных описаний его собственного отношения к демократии, тоталитаризму, социальному обеспечению и военным конфликтам, что со всей очевидностью делает его далеко нетипичным политическим философом. По этой причине вопрос об отношениях мысли Фуко с современными дискуссиями о понятии политического, запущенными ещё в начале прошлого века (во многом в связи с выходом одноимённой работы немецкого политического теоретика Карла Шмитта), остаётся до сих пор непрояснённым. С одной стороны у самого французского теоретика действительно можно обнаружить собственные оригинальные представления о политике как институции власти, которая, тем не менее, полностью распылена по самым различным структурам человеческого социума, конструирующим существующую действительность. Ключевая проблема здесь заключается в том, что в подобном случае политика как таковая просто лишается собственной специфики посредством тотальной политизации всех возможных сфер общественной жизни. Данный аспект мысли Фуко в свою очередь породил целую дискуссию о дальнейших перспективах рецепции его концепции власти в рамках современной политической философии. В общей сложности ряд сторонников фуконианского определения власти традиционно никак не пытаются как-то решать вопрос о статусе категории политического в рамках собственной интеллектуальной традиции, распространяя классическую для самого Фуко оптику исследования власти на все возможные сферы жизни общества. В настоящее время особым образом данный процесс затронул область гендерных исследований, связанную с именем Джудит Батлер, которую с уверенностью можно назвать одним из крупнейших современных последователей Фуко. В общей сложности подход Батлер также укладывается в стратегию политизации дискурса о гендере и поле путём интерпретации самого процесса гендерной стандартизации сквозь фуконианский подход к определению власти [2; 75].
При всём этом вопрос о сущности политического как самостоятельной области человеческих взаимоотношений в подобном ключе самим Фуко действительно никогда не ставился. В сравнении с подходом Шмитта, исходя из определения которого, политическое выступает в качестве формы публичного взаимодействия, ориентированного на разделение по принципу друг/враг, подход Фуко выстроен по сугубо вертикальной модели подчинения низов широкому властному дискурсу. Таким образом, вопрос о возможности политического противостояния различных групп друг с другом на разных участках властной иерархии просто напросто не ставился самим французским мыслителем в контексте собственных исторических исследований, что, в свою очередь, заставило многих его бывших последователей заняться критическим осмыслением данного вопроса.
Несмотря на то, что Жака Рансьера никак нельзя обозначить в качестве прямого последователя Фуко, его собственная политико-философская мысль, в том числе, развивалась за счёт исследования феномена социальной стандартизации, который сам Рансьер, вслед за Фуко, называет термином «полиция» [3; 54]. В данном случае под полицией понимается отнюдь не система правоохранительных органов (сам данный термин использовался ещё в XIX веке в контексте описания государственной политики) но сама по себе система распределения социальных ролей, внутри которой каждая условная социальная группа должна иметь определённое место в общественной иерархии. То есть непосредственно фуконианское определение власти в этом смысле становится синонимом социальности как таковой, возникшей в строго определённое время одновременно с появлением социальных наук, которые сам Рансьер также рассматривает в области распространения полицейской логики [4]. Последующее возникновение социального государства в совокупности с максимальным расширением роли публичных структур в жизни каждого конкретного человека создало полноценную систему общества контроля за любыми аспектами частной жизни собственных граждан. Известный аргумент Фуко в сторону большей степени свободы в средневековых обществах, простые жители которой могли вести совершенно обособленную от политической воли конкретного феодала жизнь, в этом смысле также заимствуется Рансьером в сторону обоснования необходимости борьбы с современными полицейскими структурами. При всём этом вслед за Фуко Рансьер также признаёт и тот факт, что полиция как система распределения социальных ролей фактически неустранима из общественной жизни (как и власть по Фуко), что, однако, не означает того факта, что все попытки сопротивления полицейским механизмам являются тщетными. Главным отличием политической философии Рансьера от теории власти Фуко в этом случае становится именно концептуальная разработка стратегии поиска слабых мест внутри структуры дискурсивной власти, которой не наблюдалось в работах автора книги «Надзирать и наказывать».
В процессе поиска механизмов подрыва полицейской системы распределения Рансьер использует традиционный концепт политики в качестве того самого нарушения единой логики полицейской стандартизации. Политика, таким образом, становится редким событием внезапного участия исключённых из общества индивидов и групп, намеревавшихся заявить о себе в качестве полноценных субъектов политического процесса. Известное различение политики и политического (в связи с выходом работы Шмитта) в этом случае также обыгрывается за счёт интерпретации политического как непосредственного столкновения политики и полиции в контексте возникновения актов возможного участия исключённых сообществ в вопросах определения собственного статуса политических субъектов. Вопрос о том, кто является субъектом политики, здесь также сам по себе становится политическим вопросом, связанным с полицейской логикой. Учитывая, что на протяжении нескольких веков истории человеческой мысли именно народ (лат. populus) считался главным действующим лицом политических преобразований, вопрос о том относятся ли к народу те или иные маргинальные группы, не вписывающиеся в стандарты единого народа-учредителя [5]. Политический акт в рамках данного подхода оказывается также лишённым какого-либо конкретного содержания кроме цели сопротивления полицейским механизмам (сопротивляющиеся в этом плане могут иметь совершенно разные в различных ситуациях). Стоит также особым образом уточнить, что политика как форма участия исключённых сообществ, согласно Рансьеру, становится возможной исключительно внутри низовых форм протестной активности, участники которых также теоретически могут впоследствии оказаться встроенными в полицейские структуры. То есть политика в рамках подхода французского теоретика становится исключительно актом сопротивления механизмам полицейского контроля, которые, тем не менее, никогда не могут быть окончательно уничтожены. Некоторым идеалом в этом случае может стать крайне пластичная социальная и политическая система, которая на постоянной основе может подвергаться постоянному давлению со стороны низовых активистов и групп, постоянно самосовершенствуясь по аналогии с процессом биологической эволюции. Можно предположить, что, вероятно по этой причине, политическая философия Фуко, которая в той или иной степени была серьёзным образом развита и дополнена Рансьером, до сих пор остаётся преимущество частью идеологически левого политического лагеря, объединяющего крайне широкий спектр представителей современной философской мысли.
Библиография
- Фуко М. Рождение биополитики. Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1978—1979 учебном году. СПб.: Наука, 2010. 448 с.
- Батлер Дж. Психика власти: теории субъекции. Харьков: ХЦГИ; СПб.: Алетейя, 2002. 168 c.
- Рансьер. Несогласие. Политика и философия. СПб.: Machina, 2013. 192 c.
- Рансьер Ж. Народ или множества? // Неприкосновенный запас, 2018. №6 // URL: https://magazines.gorky.media/nz/2018/6/narod-ili-mnozhestva.html(дата обращения: 30.11. 2022).