Автор: Александра Воробьёва
Часть первая. Собираемся в экспедицию.
Вы когда нибудь были на раскопках? Это увлекательное приключение с лопатой в руках, когда копание земли превращается в путешествие в прошлое. Археологи обнаруживают всё более и более древние артефакты, по мере продвижения своей работы. Чем глубже они копают, тем дальше в прошлое уходит нить истории. Но однажды, археолог с удивлением обнаруживает, что в местном селе, куда он с товарищами бегает за припасами, ничего не знают о подземных богатства, и буквально ходят по ним ногами. Действительно, на поверхности существует обустроенный мир, где осуществляется производство, создаются предметы искусства, воспитываются новые поколения. Мир, который не знает, что в это самое время под землёй скрыты следы ушедших культур, внутри которых люди тоже проживали свои жизни, также воспитывали детей и творили. Казалось бы, это прошлое уже не имеет значения. Но это не так, ведь следы ушедших эпох повсюду, и они влияют на человека, даже когда он не знает этого.
По аналогии с тем, что делает археолог, Мишель Фуко предлагает изучать феномены культуры. Ведь не только материальные объекты, но и смыслы раскиданы по пластам истории. Свой принцип он демонстрирует в труде “История безумия в классическую эпоху”. Фуко показывает, что те представления о безумии, которые считаются очевидными и правильными — это лишь суждения современных “жителей поверхности”, то есть свойственные современному человеку представления. Всегда ли они были такими? Нет. Фуко доказывает это, исследуя множество документов и фактов. Оказывается, в Средние века безумие не было болезнью, имеющей симптомы и лечение, скорее это было сверхъестественное вторжение. Найденные Фуко смыслы существенно отличаются от современных. Это открытие меняет представление о безумии.
Зачем нам на раскопки? За проблемами!
Я предлагаю воспользоваться принципом Фуко и заняться археологией города. Зачем? Особую ценность этой процедуры я вижу в проблематизации — поиске противоречий и странностей. Многие из нас живут в городах, и это кажется таким простым и естественным делом, что и обсуждать не стоит. Но именно здесь таится опасность, ведь следуя за очевидностями, мы совершаем ошибки. Устойчивые интерпретации мешают увидеть специфику конкретной ситуации. А ведь реальность намного более изменчива и разнообразна, нежели наши представления о ней.
Возьмём такую простую вещь как забор. Всем понятно, что он нужен, чтобы огородить и обособить территорию.
Но так ли это? Несколько лет назад школа, находящаяся около моего дома, получила в подарок забор. Сначала ему не находилось места, но вскоре им обнесли новую площадку школьного стадиона. Однако местные любители физкультуры не пожелали остаться без спортивной площадки и нашли простое решение: они согнули прутья забора, образовав дырку, через которую любой человек может проникать на огражденную территорию. И уже несколько лет спортсмены со всей округи пролезают на школьный стадион сквозь нехитрый портал, чтобы сделать утреннюю разминку. Возникают вопросы: действительно ли этот забор ограждает? Выполняет ли он функцию разграничения пространства? Очевидно, что фактически это не так. Местные жители не воспринимают забор как знак другой территории, для них спортплощадка — просто продолжение улицы, доступ к которой осложнён из-за чьей-то ошибки или глупости.
Данная ситуация не является казусом или нарушением порядка. На многих улицах и во многих дворах располагаются подобные ненужные заборы. Они достались нам от прошлого пласта городской культуры. В советскую эпоху пространство чётко делилось по функциям: площадь для торжеств, спальный район для быта, набережная для прогулки и т.д. Современная городская культура, к которой присоединилась постсоветская Россия, совсем другая: мягкая, гибкая, ризоматичная, направленная на соединение различных пространств. В тренде смешение: создание галерей в зданиях старых заводов, соединение офисной и жилой застройки и т.п. Забор же является попыткой вернуть старый порядок. Это — отчаянный крик из прошлого, требующий определённости и разграничения территорий.
Могли бы мы это понять, если бы думали, что существует лишь один слой смыслов? Вряд ли. Скорее всего, мы бы даже не заметили странность. Ведь забор и есть забор. Археология помогает рассеять пелену ложной понятности, задать вопрос и найти новое знание.
Часть вторая. Приглашение на раскоп.
Опираясь на принцип археологии, мы можем не просто изучать как менялась городская среда, но проблематизировать феномен города. Для этого я предлагаю отправиться на раскопки вглубь времён. Но прежде, следует оглядеться по сторонам. Какими смыслами принято оперировать в наше время?
Ответ можно поискать в себе. Вспомните любой город, в котором вам удалось побывать. Какой он? Опишите его. Нищий, малоэтажный, эклектичный, серый? Именно такие ответы я получала, задавая данный вопрос на лекциях. Подобные же рассуждения мы слышим от современных блогеров-урбанистов, таких как Илья Варламов или Аркадий Гершман. Они указывают на материальный аспект городов, а именно — на их благоустройство. Удобны ли переходы, есть ли велодорожки, достаточно ли крепки лавочки? Чаще всего, именно эти или похожие вопросы звучат в рассуждениях о городах. Всё это отсылает нас к экономическому дискурсу с акцентом на потребление.
Если экономика — это наука о доме (οἶκος + νόμος), то современный город — всего лишь расширенное пространство дома, призванное удовлетворять нужды человека и давать ему место для жизнедеятельности. Отличительным признаком города, по сравнению с деревней или природой, является, в таком случае, доступность и разнообразие предлагаемых благ, что в целом вписывается в логику общества потребления.
Итак, поверхность изучена, теперь заглянем в первый археологический слой, лишь немного засыпанный землёй. Речь идёт о советском периоде. Здесь мы увидим не слишком много различий с современностью. Город также осмыслялся как материальное, экономическое явление. Однако фокус внимания был смещён с потребления на производство. Действительно, ведь именно во времена Советского Союза была осуществлена полномасштабная урбанизация страны, которая проходила параллельно с индустриализацией — переходом от сельского хозяйства к промышленности. Государство открывало всё новые заводы и фабрики, а жители деревень массово переселялись в города. Показательно и то, что в СССР создавались так называемые моногорода, строительство которых было полностью продиктовано необходимостью обеспечить жильем работников конкретного предприятия. Сначала предприятия — потом города. Сейчас такое решение кажется неразумным и часто критикуется. Однако оно совершенно логично изнутри представления о городе как об условии производства.
Ещё чуть глубже мы обнаружим второй слой — имперские города. И хотя этот слой не успел слишком глубоко спрятаться под землёй, он содержит принципиально другое видение города. Согласно Фуко, подобный переход называется разрывом. Здесь смысл феномена изменяется иногда до неузнаваемости (эпистемический порядок переворачивается). В нашем случае это разрыв между экономической и политической трактовкой города.
Так что же такое город в империи? Это не просто материальный объект, но система отношений между людьми. И вполне определённых отношений, а именно — подчинения и властвования. Важнейшей задачей Империи является распространение и удержание власти государства и/или воли монарха. Провинции являются трансляторами порядка, а столица — это ядром, где сконцентрировались властные отношения. Поэтому города в данном случае — это не столько площади и улицы, сколько инструменты влияния на поведение людей. Такое влияние осуществлялось через чиновников (не случайно Пётр I, провозгласивший себя Императором, провёл губернскую реформу), судебные и исполнительные органы, местную элиту, и, уже потом — благоустройство.
В этой связи любопытен образ чеховского уездного города N. Как известно, из такого места хочется поскорее уехать (“Три сестры”), в нём ничего не происходит (“Ионыч”), царит запустение (“Палата №6”). А причина заключается в кризисе Империи, ослаблении власти и потери общественного ориентира, что символически отражается в ещё одном повторяющемся образе, обозначенном самим автором как “безотцовщина”. Слабая власть уже не может дотянуться до провинции и довольствуется лишь столицей. Смысл городов постепенно теряется. Тот смысл, который взрастила имперская культура.
Нам придётся долго копать для того, чтобы, наконец, обнаружить следующий слой. В нём мы увидим Флоренцию, Руану, Великий Новгород, Афины и множество других независимых городов-государств, существовавших в античности, в Средние века и в эпоху Возрождения. Сохраняя политический дискурс, этот культурный слой предлагает нам рассматривать город как отдельный политический субъект — нечто, способное к управленческой деятельности.
Что это значит? Рассмотрим на примере Афин и Спарты. Эти два древнегреческих полиса имели противоположные стратегии развития. Если Афины шли по пути совершенствования искусств и философии, то Спарта славилась военной мощью и доблестью граждан. Объединяет эти два полиса наличие собственной программы жизни, которая воплощалась и осмыслялась их жителями. Таким образом, Афины и Спарта — это не стены и дороги, а организованная общность людей, осуществляющих самоуправление на основе конкретных ценностей и идеалов. Этим объясняется тот факт, что философ Сократ не покинул Афины и предпочел умереть. Для него уйти из родного полиса означало не перейти в другое место проживания, а покинуть общность, частью которой он себя мыслил.
Последний слой, который удаётся обнаружить плохо сохранился, поэтому нам во многом приходится опираться на догадки. Мы находим то, что существовало до политического города, а именно: сакральное место. Известно, что древние города формировались вокруг храмов или капищ.
Возведение городов опиралось на магические и религиозные представления. Вот как, например, описывается строительство Каира: “Макризи приводит типично арабский рассказ о том, как Гаухар основал аль-Кахиру. Гаухар, пишет он, сам разметил участок, по углам его установили столбы, между ними натянули канаты, определявшие периметр будущих стен. Вдоль всех канатов расставили сотни рабочих, готовых по особому сигналу начать копать землю. Сигналом должен был послужить звон крошечных колокольчиков, развешанных на канатах, но для этого требовалось определенное благоприятное сочетание планет и звезд, за которыми следили астрологи.” (Олдридж Джеймс. Каир. Биография города). Таким образом, строительство города имело не только практическое, но и мистико-символическое значение.
Исследования самого древнего каменного сооружения Гебёкли-Тепе позволяют выдвинуть предположения, что начало оседлой жизни человека в целом могло быть связано с возведением культовых построек. То есть люди жили в определённом месте потому, что там было нечто священное. В таком случае город может быть понят как особое благодатное пространство, куда, конечно же, стекаются люди, желающие быть ближе к сакральному.
Завершая экспедицию, мы можем задаться вопросом: где же сейчас все те смыслы города, которые мы нашли? Несомненно, они стёрлись из памяти большинства людей. Однако иногда, разговаривая со старшим поколением, мы слышим жалобы на отсутствие заводов в областном центре, гуляя по Дворцовой площади в Петербурге, мы встречаем следы имперского величия столицы; ; встречая активистов, мы узнаём, что город — это общность людей; а приезжая в древнюю Мцхету, мы чувствуем связь этого места с чем-то далёким и значительным.
Часть третья. Послесловие.
Вернувшись назад, мы видим привычные для нас города: Волгоград, Москву, Сочи. Теперь они существуют не в точке “здесь и сейчас”, а на фоне исторической глубины. Это позволяет разглядеть то, что раньше не замечалось. Например, откреплённость людей от города как целого, распад мегаполисов на маленькие территории, живущие своей замкнутой жизнью, безвластие и несубъектность многих городов. И в голове появляются вопросы: “а где я живу? Как это назвать? Хочу и могу ли я поменять это место?”.
В этот момент где-то улыбается один Фуко, ведь вопросы — это путь к знанию.
