Автор: Анастасия Торопова
«Мы — порождение наших пейзажей», Лоренс Даррелл.
В современном плюралистическом мире так много экспертов — от бизнес-коучей до психологов, которые лучше других знают кто такой человек, как прожить счастливую жизнь, как справляться с проблемами и пр. Некоторые их советы и правда хороши, но никто из них, исходя из плоских антропологических концепций, не ответит на вопрос: как стать поистине свободным? Это вопрос философский, и лучше всего его раскроет тот, кто смог обнаружить пространство свободы там, где общество скованно социально-ритуальными формами. Именно древнегреческий слепой аэд Гомер смог создать образ Одиссея, который лишенный божественного происхождения, смог проявить свободу благодаря своей человеческой природе с ее слабостями и преимуществами.
Гомер: наперекор традиции
“Илиада” и “Одиссей” — эти эпические поэмы приписываются Гомеру, который имеет в истории подозрительный статус: одни критики считают, что Гомера не существовало, что Гомер это собирательное имя нескольких поэтов. Мне близка в этом вопросе позиция Сильвена Тессона, автора книги «Лето с Гомером», который в хорошем смысле слова является традиционалистом. В историко-научном бурении перестаешь слышать живой голос. Поэтому Сильвен высмеивает историков, которые полжизни посвящают тому, чтобы подтвердить/опровергнуть мелочные факты вроде этих — каков маршрут Одиссея? Какие острова он посетил? Что за народ он встретил его там-то? Гомер не был военным репортером, не был интервьюером Одиссея.
Гомер даже не от себя рассказывает две истории — про войну двух народов и личную историю Одиссея. Он обращается к Мнемосине, музе коллективной памяти, которая через него рассказывает о прошлом. В этом смысле вопрос о существовании Гомера тоже праздный. Непраздным здесь является другое — почему возникли эти поэмы?
Согласно официальной истории, Гомер, если и существовал, то был не просто поэтом, он был аэдом, что с греческого ἀοιδός, aoidos переводится как “певец”. Аэды не были авторами собственных песен. Они, обладая мнемоническим искусством, принадлежали к устной традиции и никогда не записывали песни. В этом не было смысла, ведь песни аэдов имели импровизационный характер, и каждый раз исполнение песни содержало новый вариации хорошо известных старых сюжетов. Единого канонического образца того или иного мифа, истории, песни не существовало. И возникает вопрос — откуда взялась идея пойти вопреки традиции и начать новую?
Люди — куклы богов
Есть большая разница между “Илиадой” и “Одиссеей”. Илиада это поэма о войне людей и богов. Нам может казаться, что древнегреческие боги живут уединенно от человеческого мира, ведь они наделены всемогуществом, а люди перед ними бессильны. Гомер видит мир иначе. Мир пронизан божественными вторжениями. Однако человек может прикоснуться к божественным качествам: например, через энтузиазм, что означает «иметь бога в себе». В этом смысле божественная природа понимается через связь с человеком. Это сочетание человеческого и божественного составляет сложность творчества Гомера — сложно обнаружить границы человеческой свободы и божественного вмешательства. Мифология Гомера строится на идее, что наши человеческие поступки это следствие божественной программы, боги играют людьми как куклами.
Но у человека есть две силы, позволяющие хотя бы на время стать равными богам и оказать им хотя бы временное сопротивление (чему отчасти посвящена “Одиссея”): это магия, даруемая Афродитой, и mètis как остроумие, хитрость, уловка, это форма разума, дарованная человеку Афиной. Если Афродита наводит чары, то Афина не помогает героям магией, ее помощь иного порядка. Она та, которая видит то, что скрыто от обычных глаз, своими «совоокими острыми глазами», и приходит с советом к герою в решающий момент. Афина, в отличие от Афродиты, не способна превращать предметы, но она может изменять видение героев. Но помогает только тем, в ком уже разглядела ловкость и остроумие.
Первое слово Илиады — mènis — «гнев». Илиада воспевает гнев Ахиллеса, который имеет полубожественную природу. Первая поэма воспевает божественное в человеке. Дело в том, что гнев Ахиллеса направлен на Агамемнона, который находится в плену страстей: «Не я, о ахейцы, виновен; Зевс Эгиох и Судьба, и бродящая в мраках Эриннис: // Боги мой ум на совете наполнили мрачною смутой //В день злополучный, как я у Пелида похитил награду. // Что ж бы я сделал? Богиня могучая все совершила, // Дщерь громовержца, Обида, которая всех ослепляет, // Страшная..». Это слова Агамемнона, в которых он оправдывается почему похитил дочь жрица Хриса. И Ахиллес, Пелеев сын, дрожит от ярости, две части сердца его терзают сомнением: он не знает что ему делать — поддаться гневу и сразиться, или, наоборот, укротить свой гнев. Мудрый человек в гомеровском мире тот, кто способен распознать божественное предостережение или покровительство. Иначе говоря, услышать собственный голос разума — этот акт символизируется в поэме появлением богини.
Когда Ахиллес все же решается взяться за меч, в этот момент спускается Афина, посланная Герой, которая дорожит обоими воинами. Зачем она пришла — посмотреть на его оскорбленность Агамемноном?
Неожиданно она хватает Ахиллеса за волосы и говорит: «Я пришла укротить твой гнев, если ты захочешь меня выслушать. Меня послала Юнона». И обещает с троекратной мощью помочь отомстить в будущем на оскорбление Агамемнона.
Ахиллес понимает, что, вопреки гневу, должен послушаться Афину. Боги отвечают тем, кто им повинуется.
Эта сцена — когда Афина хватает Ахиллеса за волосы — отличная метафора мышления. Никто не видит присутствие богини, но это возможно только для Ахиллеса, но чтобы ему ее увидеть, он должен обернуться. Акт мысли подобен взгляду брошенному на того, кто стоит позади тебя. Боги редко позволяют смертным увидеть себя в телесном воплощении. Обычно они являются в свете, ослепляя, лишая разума. Очевидно, Ахиллес был близок богам, раз смог лицезреть красоту богини.
Действия Афины — это аллегория тех моментов, когда человек преуспевает: удачливость, счастливый случай, «больше чем я могу», «превзошел самого себя». И Афина как олицетворение здравого смысла часто будет посещать героя второй поэмы Гомера — Одиссея.
Многоликий Одиссей: хитроумие и мышление
Если Илиада начинается со слова “гнев”, относящегося к полубожественому герою Ахиллесу, то первое слово Одиссеи — это andra, «человек», а первый гомеровский эпитет, относящийся к Одиссею — πολύτροπος, polytropos, тот у кого “много способов бытия”, много личин. Одиссей как представитель человеческого мира показан изощренно и сложно: он и мигрант, и пират, отец и сын, муж и любовник, король и нищий, атлет, лжец. Одиссей как представитель человека — это ложный путешественник: домосед по призванию, искатель приключений в силу обстоятельств. Кого-то это напоминает в мировой литературе — например, хоббита Бильбо Беггинса…
Слово polytropos употребляется снова в сцене, когда Одиссей сопротивляется волшебству Кирки. Признав в нем того, на кого не действуют ее чары, она предлагает ему остаться на острове жить вместе с ней и стать любовниками. Именно она впоследствии поможет Одиссею советом как выжить при встрече с сиренами.
В этой поэме задача Афины — помочь вернуться Одиссею домой, поэтому она в решающие моменты посылает ему mètis — это больше, чем сила: это триумф смекалки и спокойствия, которые позволяют продумать план спасения героя. Так, в «Одиссее» смекалка Одиссея позволяет ему одолеть жестокого людоеда-великана Полифема, который успел пожрать менее находчивых товарищей. Mètis Одиссея выражает превосходство цивилизации над дикой монструозной хтонической силой.
Аполлон провозгласил Одиссея быть polytropos, то есть иметь способность перевоплощаться — быть подвижным и разнообразным во внешности и по характеру. При встрече с Циклопом Одиссей называется “Никто”, перед Телемахом и Пенелопой он предстает старым нищим, перед своим рабом Евмеем облачается в мантию старого мудрого воина. Одиссей не ограничивается лишь маскировкой, он сочиняет истории, где сплавляются правда и вымысел. Он выступает как рассказчик-актер, который в некоторых случаях говорит о себе в третьем лице. Важно заметить, что Одиссей не просто врет из необходимости сокрыть правду о себе, он придумывает истории из удовольствия. И этот тип наслаждения Гомер ставит на один уровень с удовольствием от еды или питья. Однажды Одиссей соревнуется в хитроумных выдумках с самой Афиной, которая притворилась молодым пастушком, чтобы сообщить, что Одиссей наконец-то достиг Итаки. Но Одиссей отвечает на хитрость хитростью.
Эта хитрость похожа на ту работу ума, которая спустя пару веков превратится в философское мышление. Но разница между mètis и мышлением пока ощутима. Например, хитрость не заботится о морали, смешивая истину и выдумку. После Одиссея, mètis станет качеством врача, стратега и софиста, так как они зависят от kairos и адаптируются к обстоятельствам, в которых находятся. Философ сосредотачивает свое внимание на Едином, которое неизменчиво и постоянно, а софист, напротив, не фиксирует свой ум на истине, и потому находит множество риторических техник и уловок, позволяющих в споре занять наиболее сильную позицию. Можно заключить, что монолитное мышление взращивает в человеке фундаментальность, стабилизирует его положение в мире в надежде отыскать истину, в то время как mètis посредством игры одаривает человека множественной идентичностью.
Итальянская забастовка Пенелопы
Французский философ и писатель Жан-Поль Сартр писал: «никогда мы не были так свободны, как под немецкой оккупацией». Это мысль может показаться лишь красивым оборотом, но понять ее смысл можно, если обратить внимание на один из самых известных женских персонажей мировой литературы — жену Одиссея Пенелопу. Она бы поняла Сартра: ведь ее жизнь в поэме «Одиссея» олицетворяет эту идею. Возможно, именно Пенелопа лучше Одиссея выражает идею человеческой свободы. Сейчас поясню почему.
В гомеровской поэме женщины не обладают ни властью, ни словом, ни физической силой. Их идентичность полностью зависит от мужчины: они жены, возлюбленные, матери и дочери. Казалось бы, Пенелопа не исключение: мы знаем ее как верную жену Одиссея, ждущую возвращения мужа домой. Мужское и женское в гомеровском мире представлены максимально различно. Тем интереснее игра аэда с трансгрессивным характером Пенелопы, которая усложняет гендерные роли и наделяет философским смыслом поведение героини.
Пенелопа — хранительница памяти. Она та, которую всегда вспоминают, она вдохновляет поэтов, служит нравоучительным примером для мировой литературы. Ее положение неподвижно в царстве в ожидании мужа, хотя все стремится к его забвению. Она повторяет одни и те же действия, 4 года ткет свадебное полотно и распускает его ночью. Жена не хочет, чтобы наступило будущее, но не потому что уверена, что муж Одиссей вернется: прошло много времени, шансов на его возвращение немного. Но она свободно выбирает жизнь в ожидании Одиссея, предпочитая изменениям смерть — социальную или физическую. Кажется, ее фигура подобна Сизифу, катящему камень в гору, откуда тот каждый раз скатывается обратно. Но все как раз наоборот: она как ткачиха воссоздает космос днем и ночью, поддерживает его сохранность, не позволяя изменениям его разрушить.
Парадокс свободы заключается в том, что человек способен стать свободным лишь в обстоятельствах, которые стремятся посягнуть на его свободу. Пенелопа как жена Одиссея и как мать Телемаха обладала идентичностью, которая соответствовала ее социальному статусу. Удовлетворенность положением, общественные обязательства четко определяют место женщины в обществе. И лишь в тот момент, когда недруги — честолюбивые женихи — стремятся захватить царство заняв место Одиссея, именно под натиском, окруженная врагами, Пенелопа получила возможность открыть внутреннюю свободу, избрав путь mètis. Эта ситуация острее выражает идею свободного духа, чем приключенческая натура Одиссея, физически свободно передвигающаяся меж островами.
Заключение
В обоих произведениях Гомер исследует два разных предмета — божественную и человеческую природу. Если боги живут страстями, бессмысленными и несправедливыми для смертных, то человек, чтобы выжить как Одиссей, быть верным себе, чтобы победить, прибегает к mètis. Жена Одиссея — Пенелопа — ткала и распускала сотканное ночью, чтобы оттянуть время; чтобы победить, ахейцы смастерили Троянского коня. Ими руководит хитрость, благодаря которой они выпутываются из сложных ситуаций. Из такого остроумия произошла философия, хотя позднее их пути разошлись.
Человек вызывает жалость у богов, но остается ими любимым благодаря своей находчивости, остроумию и дерзновенности. Возможно, мы остаемся любимы даже после того как объявили об их смерти.
Если возвращаться к первоначальному вопросу — почему Гомер, вопреки устной традиции, решил создать письменные произведения, можно предположить, что таким образом Гомер обрел личное чувство свободы через придумывание новых правил игры.
Роль Гомера в обоих поэмах заключается в том, чтобы выдумывать, изобретать, представлять. Получается, писательство это тоже хитроумная деятельность, требующая mètis. Возможно, так Гомер хотел привлечь внимание Афины, и, судя по всему, у него это получилось.