Автор: Александра Воробьёва
Русская литература богата типажами. Из школьных уроков литературы мы знаем, что человек бывает «маленьким», «лишним» и «новым». Считается, что эта типология помогает нам понять социальные особенности прошлого, а также самих себя, увидев свою схожесть с персонажами.
Классические образы новых людей — это Евгений Базаров («Отцы и дети»), Дмитрий Инсаров и Елена Стахова («Накануне») И. С. Тургенева, Рахметов («Что делать?») Чернышевского. Эти персонажи пылкие, рациональные, требующие изменений и верящие в светлое будущее. Ими легко проникнуться, вдохновиться, с ними может быть приятно себя ассоциировать, им хочется сочувствовать.
Совсем не такие «новые» люди у Достоевского. В «Бесах» мы встречам множество необычных персонажей, охваченных модными веяниями того времени. Однако в них мало привлекательности, зачастую им даже сложно сострадать, настолько они порочны и безобразны. Достоевский явно ставил другую задачу, нежели литераторы, создавшие образы новых людей.
Внимательное прочтение «Бесов» заставляет усомниться в том, что Ставрогин, Верховенские, Кириллов — это новые люди. Хотя они и прочно связаны с этим понятием. О своей задумке Достоевский говорит почти прямо, через Степана Трофимовича. Тот, изливая своё негодование по поводу поведения сына и его «друзей», произносит:
«Я не понимаю Тургенева. У него Базаров это какое-то фиктивное лицо, не существующее вовсе; они же первые и отвергли его тогда, как ни на что не похожее. Этот Базаров это какая-то неясная смесь Ноздрева с Байроном, c’est le mot. Посмотрите на них внимательно: они кувыркаются и визжат от радости, как щенки на солнце, они счастливы, они победители! Какой тут Байрон!.. И притом какие будни! Какая кухарочная раздражительность самолюбия, какая пошленькая жаждишка faire du bruit autour de son nom, не замечая, что son nom… О карикатура! Помилуй, кричу ему, да неужто ты себя такого, как есть, людям взамен Христа предложить желаешь?».
Достоевский разделяет нового человека как образ и современных ему людей, охваченных этим образом. Его проза глубже простого изображения «человека будущего». Он пишет о том, почему вообще возникает потребность в антропологическом новаторстве. Неслучайно Степан Трофимович упоминает Христа. Ведь, действительно, религиозная традиция уже установила идеальный образец, следовать которому — долг верующего. Но герои «Бесов» стремятся его заменить.
Отчасти схожий путь прошёл сам Достоевский. Князь Мышкин («Идиот») задумывался как идеальная личность. Он близок к Христу, но, в то же время, является продуктом своего времени. Комментируя «Идиота» в письме к А.С. Ивановой он пишет: «Прекрасное есть идеал, а идеал – ни наш, ни цивилизованной Европы еще далеко не выработался». Однако позже он отказывается от создания какого-то особого, осовремененного идеала, и в «Братьях Карамазовых» мы встречаем Алёшу Карамазова, который воплощает в себе вневременной христианский идеал.
Примечательно, что именно Степан Трофимивич, который впервые в романе указал стремление молодых «революционеров» заменить Христа, к концу повествования обретает новый путь и переосмыслят свои взгляды. Он единственный действительно способен обновиться.
Верховенский.
Наиболее активным персонажем «Бесов» является Пётр Верховенский. Он организовывает революционный кружок, строит множество планов, стремится оказать воздействие почти на каждого жителя городка. У него повсюду свои агенты, пешки, которых он пытается использовать в своей безумной игре.
Про него говорят, что он «челквек упорный», «энтузиаст», в то же время он «безрассуден» и «подозрителен».
Однако, читатель знает, что сам Верховенский мало кого уважает и, тем более, мало к кому прислушивается. Сам тот факт, что для своего «дела» он не жалеет жизни Шатова, говорит о нём как о мизантропе, не ценящим никого (кроме Ставрогина). Верховенский называет окружающих «дураками», «негодяями», заявляет о своей власти над ними («я у него одну точку знаю», «он у меня в руках»).
Откуда берётся высокомерие Верховенского? Может быть, он считает себя гением? Нет, он не склонен к самовосхвалению, и даже наоборот, отвечая на вопрос Ставрогина: «вы, стало быть, и впрямь не социалист, а какой-нибудь политический… честолюбец?», он говорит почти стыдливо: «мошенник, мошенник. Вас заботит, кто я такой?». Будто бы вопрос о личности самого Петра Степановича настолько ничтожен, что даже времени на него тратить не стоит.
Действительно, он одержим не собой, а Ставрогиным, в котором он видит нового человека. Верховенский желает преодолеть мещанскую болотистую культуру, чтобы выйти к новому сильному, красивому и умному обществу. А Ставрогин — воплощение этой его мечты, практически галлюцинация. Он сам признаётся Николаю Всевдоловичу «я вас с заграницы выдумал; выдумал, на вас же глядя. Если бы не глядел я на вас из угла, не пришло бы мне ничего в голову!..».
Верховенский любит выдумывать, да и чужие идеи он называет не иначе как «выдумки». Однако в нём горит вера в то, что эти фантазии могут стать реальностью, стоит только начать их воплощать. С помощью этого героя Достоевский показывает как далеко может завести вера в собственную фантазию. И действительно, образ нового человека, как во времена Достоевского, так и позже (вспомнить хотя бы советский идеал) — это всегда недостижимая мечта. Проблема в том, что люди склонны настолько переоценивать свои силы, что даже осознавая фантастический характер собственных стремлений, не сомневаются в их достижимости.
Ставрогин.
Действительно ли Ставрогин — новый человек? Его облик как будто подтверждает данную гипотезу. Он настолько привлекателен, настолько манит и будоражит умы, что в никто не смеет оставаться к нему равнодушным. Однако
рассказчик находит в его привлекательности нечто отталкивающее: «поразило меня тоже его лицо: волосы его были что-то уж очень черны, светлые глаза его что-то уж очень спокойны и ясны, цвет лица что-то уж очень нежен и бел, румянец что-то уж слишком ярок и чист, зубы как жемчужины, губы как коралловые,— казалось бы, писаный красавец, а в то же время как будто и отвратителен».Здесь, возможно, Достоевский намекает на то, что идеал, о котором грезят современники, настолько лощён и правилен, что становится не по себе, ведь в этом есть какое-то извращение человеческой природы.
Если же мы попробуем понять, к чему стремится этот прекрасный человек, каких идей он придерживается, какого будущего желает, то обнаружим зияющую пустоту. И сам он осознаёт, что душа его покалечена. То, что может казаться новым, является всего лишь испорченным старым. Будучи человеком образованным, рассудочным (он сам настаивает на том, что его «безумства» творились в состоянии полной осознанности), волевым (он готов на самые отчаянные поступки, такие как женитьба на Лебядкиной), он полностью лишён веры.
Об этом нам повествует глава «У Тихона», где Ставрогин приходит к священнику и рассказывает о самом своём мерзком поступке. Делает это он не потому, что ему совестно, а как раз из-за понимания, что в нём нет ни совести, ни веры. Как человек разумный, Ставрогин осознаёт, что без веры прожить нельзя, и он должен либо обрести её, либо умереть.
Удивительным образом, именно пустота Николая Всеволодовича, сопровождающаяся телесной красотой, привлекает к нему людей. В работе «Ложь романтизма и правда романа» Рене Жирар указывает на большой потенциал Ставрогина в качестве объекта, и, одновременно создателя, желаний, ведь он выглядит таким самодостаточным, таким недоступным, что каждый желает им завладеть (в этом смысле вражда тоже является способом присвоения через победу над объектом желания). Ставрогин — это прекрасная оболочка, в которую можно поместить свои желания и фантазии о новом человеке.
Кириллов.
Если большинство героев романа одержимы Ставрогином, то Кириллов ухитряется держаться в стороне. Он совершенно не подвержен магии обонятельной бездушности. Но не потому, что осознаёт её пагубность. Он очарован собственным проектом.
Задача Кириллова — самом преодолеть «старое» человечество. Но, в отличие от других героев, он понимает, что для этого необходимо стать богом. Логика проста — люди созданы Богом по его образу и подобию, а значит, чтобы из этого подобия выйти, необходимо самому занять позицию творца.
Выполнить эту задачу он решает особым образом — через самоубийство. Ему необходимо отнять у бога власть над собственной жизнью. Он переживает опыт близкий к религиозному, говоря о собственном счастье, описание которого очень похоже на то, какое испытывал умирающий брат Зосимы в «Братьях Карамазовых». Однако в действительности он одинок в своём «счастье», и в отличие от героя «Карамазовых», не способен затронуть души других людей. Его идею уважают, но никто она не вдохновляет, не приносит спасания. Неудивительно, что в последние минуты своей жизни он открывает в себе вполне человеческий ужас смерти.
Рене Жирар обращает внимание на то, что «отправная точка мысли Кириллова … — размышление о Христе и судьбе Христианства». Он знает, кто является идеальным человеком, но не может принять этот идеал, «Кириллов свидетельствует об открытой ране божественного». Однако, нет ничего в мире «Бесов», что могло бы её излечить, даже осознанное самоубийство.
Степан Трофимович.
Как уже было сказано, Степан Трофимович занимает особое место в романе. Читатель узнаёт, что он имеет очень туманные, но жарко отстаиваемые им, представления о неком светлом будущем. В его пьесе, краткое содержание которой пересказывает рассказчик, человечество достраивает Вавилонскую башню и поселяется на Олимпе. Степан Трофимович, как и другие герои, стремится к обожествлению человеческого рода. Однако его идеалы наивны, он боится их больше, чем все окружающие — свою пьесу он считает запрещённой, даже когда другие пытаются убедить его в том, что её вполне возможно опубликовать. У Степана Трофимовича нет воли для того, чтобы стать настоящим оппозиционером, он не способен даже самостоятельно устроиться в жизни, и находится под покровительством Варвары Ставрогиной.
Однако, будучи, казалось бы, самым жалким и смешным персонажем, он единственный способен обратиться к христианским истинам и отвергнуть прежние взгляды. Его путь похож на путь Раскольникова: он верит в «идеи», проходит через муки и спасает свою душу, о чём сам же и говорит: «Мое бессмертие уже потому необходимо, что бог не захочет сделать неправды и погасить совсем огонь раз возгоревшейся к нему любви в моем сердце. И что дороже любви? Любовь выше бытия, любовь венец бытия, и как же возможно, чтобы бытие было ей неподклонно?». Возможно, именно его слабость и мягкость позволяют ему найти покой.
Итак, Достоевский проблематизирует идею нового человека. Он разоблачает её в наиболее острой форме как самонадеянную фантазию безбожных людей, которым кажется, что стремление к высокому и прекрасному уже достаточное основание для переделки мира. Поиски нового заканчиваются не переходом к следующему этапу развития, а к застреванию (у Степана Трофимовича) или тупику (у Кириллова и Верховенского). А главное — в этих стремлениях нет ничего нового. Люди упорно строят Вавилонскую башню уже тысячи лет, тешась пустыми надеждами на то, что в этот-то раз получится. Однако к истинному перерождению способен только тот, кто отринет иллюзии о богочеловечестве.
В статьи использованы иллюстрации Ильи Глазунова