Марк Лешкевич
Этот разговор я подслушал за соседним столиком на летней веранде ресторана. Пара. Ей лет двадцать, ему около сорока. Влюблённый, он держит её за руку и увлечённо рассказывает о том, как ровно семь лет назад, в этот же день, был на матче Россия – Испания:
– Сыграла ставка, представляешь? Я на шару поставил на то, что забьёт Дзюба, и он забил!…
Девушка отстраненно молчит. Мужчина, понимая, в чём дело, поясняет:
– Ну… Дзюба! – и делает характерный жест, напоминающий о том, кто такой Дзюба.
– А, всё! Вспомнила…, – отвечает девушка. И совершенно спокойно продолжает диалог, – И что, как в итоге? Выиграли?
Никто из них не улыбнулся, не смутился и не убрал руки. Будто они говорили о выборе простынь в семейную спальню.
Тогда я окончательно понял, что мир привык к сливу приватных фото и видео в паблик. По крайней мере, к тому, что это случается с другими людьми, чьи телефоны взламывают мошенники и хакеры.
Этим мы обязаны, конечно, ещё и движению Metoo, которое в подробностях описывает приключения богатых футболистов, президента США, голивудских продюсеров, актёров и других медийных персон. История домогательств и судебных тяжб аля «Депп против Хёрд» откровенно приелась и стала скорее новостным полотном за спиной настоящей жизни. Как белый шум на сырой записи микрофона.
Это не значит, что харассмент становится нормой. Насилие – не есть окей. Даже нейросети сегодня это понимают, отказываясь отвечать о подробностях преступления Чикатилло. Но массовое вскрытие подробностей личной жизни – особенно тех, которые не сопровождались грубым отношением к другому человеку, – заставило нас привыкнуть к печальному факту: частное пространство в первой четверти XXI века с разгромом проиграло публичному.
У нас больше нет частного пространства, а интимное – имеет лишь иллюзорный иммунитет.
Разумеется, можно сказать, что так было всегда – со времён существования первых спецслужб, часть работы которых связана с прямым контролем за перемещением информации между людьми. Но результаты подобных расследований становятся, как правило, достоянием публики лишь в особенные моменты, либо по истечению срока давности, когда историков впускают в архивы.
Слив материалов сексуального характера в интернет случается намного чаще. Иногда из-за дурости вашего собеседника. И это тенденция последних лет, к которой каждому нужно быть морально готовым.
Именно каждому. Даже если вы безупречно следите за облачным хранилищем (которое, как у Apple, имеет свойство показывать удаленные фото), за галереей и перепиской и ваша подруга напоминает вам о том, как она выглядит без халата, только очно, а не на дистанте, вам следует напастись эмпатией. Потому что больше никто (среди них есть ваши близкие и друзья) не имеет гарантий, что его частная и интимная жизнь протекает без третьих лиц. Следовательно, мы должны научиться принимать вскрытие чужой личной жизни как обычное дело. В смысле, превентивно купировать желание предать жертву вскрытия аккаунта остракизму и латентному осуждению, которое часто проявляется в подобных ситуациях.
Жертвы вынуждены извиняться за то, что прислали фото личного характера человеку, который этого хотел. Это абсурд.
А опасность заключается в нашей привычке к тому, что эта «головная боль» скорее случается у других. Стоит приготовиться и к тому, что это может случиться с нами. Многие же предупреждают своих друзей в социальных сетях, что никогда не берут деньги в долг, на тот случай, если их страницу взломают и начнут выпрашивать у людей перевести деньги на карту «до зарплаты». Нам предстоит придумать филологические конструкции и некие дисклеймеры, призванные смягчить последствия подобных атак на репутацию. Возможно, надо даже избавиться от самого понятия «жертва» для таких случаев. И начать говорить – «человек».
Человек – который иногда бывает без одежды или в откровенном купальнике.
Даже если этот человек работает учителем или политиком, а не Памелой Андерсон.